Антонио Редол - Яма слепых

Твой дед, как тебе известно, познакомился с его дедом, когда создавалась компания заливных земель, потом не раз входил с ним в разные сделки, как и я сам. Да, я сам, зная жадность этих людей, кровь которых горяча только тогда, когда речь идет о женщинах, всегда имел с ними дело и никогда не раскаивался. Только один раз я сказал тебе, но подчеркнул — посмотрим, помнишь ли ты, — подчеркнул слово «возможно», которое было самым значительным в сказанной фразе; так вот, только один раз я сказал: «Возможно, любовь придет потом». Редко, дочь, любовь приходит потом. Почему?! Тебе уже двадцать, ты вдова и останешься вдовой, как оставались вдовами на всю жизнь женщины в нашем роду, многие из которых тоже, да, тоже не любили своих мужей. Ты не сможешь дать детям отчима, потому что я жив… В деньгах, как и во всем прочем, чтобы вырастить, воспитать и выдать замуж или женить своих детей, ты нуждаться не будешь. Так что принимай вдовство как кару за любой совершенный тобой грех. Бог, видно, того желал.

Да— а! Ты, конечно же, спросишь меня -почему?! Да вот по тому самому, что я тебе только что сказал, я ведь могу о некоторых вещах говорить… Возможно, когда-нибудь эти же слова ты повторишь своим детям. Любовь никогда не приходит потом, Милан. Она может захватить тебя, расти, сделаться мощной, как некоторые деревья нашего леса, но если было семя, брошенное в землю. Только семя любви дает побеги. Привить любовь невозможно. Дети?! Дети совсем другое дело. Птицы разносят семена, но только земля способна принять, взрастить и заставить цвести то, что несет в своем клюве перелетная птица. Земля обладает такой удивительной силой, которая человеку и не снилась. Ему с землей не тягаться. В любви по крайней мере. Тебя пленило ухаживание Руя, и ничего больше. Тебе было пятнадцать, а ему двадцать восемь; он-то уж знал жизнь! А ты, ты просто не желала знать, не желала знать, что она тебе готовила, чтобы тебя наказать!

И еще, Милан: чаще всего, чтобы не сказать — почти всегда, даже когда женятся по любви, но любви маленькой, она исчезает, подобно тому как исчезает вода в некоторых рождающихся в наших землях ручьях. Почему?! Это уже разговор куда более тонкий! Но ты права: я уклонился от темы нашего разговора. Так вот, есть женщины… да и мужчины тоже, которые похожи на пустые раковины, хранящиеся в некоторых домах. Красивые, верно, приложишь ухо — без труда вообразишь, если способен конечно, шум моря, какой-то голос. А со временем понимаешь, что ничего в них нет, и голоса тоже. Вот некоторые люди в любви похожи на эти раковины. Хороши, чудо как хороши, мы их боготворим, но потом, а иногда и сразу, понимаем, что ничего в них нет. Они рождаются с лягушачьей кровью. И даже трудно понять, как можно внешне быть такими красивыми, все равно, будь то женщины или мужчины, а в любви такими холодными, бесцветными — ведь любовь украшает человека, наделяет его удивительной, особой интуицией на всю жизнь!

Но я увлекся. Так вот, и ты можешь быть пустой раковиной, хотя… Ты должна понять меня: не мне, твоему отцу, судить теперь, что же выпало на долю Руя».

Приблизительно это мог бы сказать Диого Релвас в подобной ситуации. И начал бы он разговор жестко, а закончил мягко. Хотя иногда бывало и наоборот; Диого Релвас не хотел быть однообразным. А может, причина была совсем иной: не дать возможность предположить заранее, как он его закончит. Скорее всего это, именно это.

Но поскольку мы вносим кое-какие поправки в правду Эмилии Аделаиде, следует внести поправку и в правду Диого Релваса, то есть в то, что он сказал дочери относительно бесчисленных дел, каковыми был занят в Лиссабоне. Ведь в разговоре с Эмилией Аделаиде и с бухгалтером он и словом не обмолвился о вечере, проведенном в доме любовницы, той самой, с которой был в связи еще при жизни доны Марии Жоаны Ролин Вильяверде.

Лиссабон, говорил он всякий раз, когда возникала необходимость ехать туда по срочному делу, касающемуся вопросов земледелия, — это болото. Там вязнут ноги. Но возможно, именно на болотах растут некоторые влекущие к себе цветы, и нет такого другого города, как Лиссабон, где бы мужчина мог жить тайно; некоторые совсем простые вещи только там и обретают простоту, утрачивая таинственность.

Выйдя из банка зятя, где совещание по тем временам прошло не так плохо, Диого Релвас нанял экипаж и поднялся в нем вверх по Шиадо [ Фешенебельный квартал Лиссабона, изобилующий дорогими магазинами .], где накупил всевозможных сладостей, шоколад, пирожки, крокеты — все свежее, крокеты так даже теплые, и отправился на улицу Лапа, такую тихую, ну прямо созданную для любовных свиданий и тайных встреч; приказав кучеру позвонить в колокольчик у садовой калитки, он чуть понервничал, опасаясь, что Розалии может не оказаться дома. А когда опасения были развеяны появившейся служанкой Этельвиной, с которой он обменялся быстрыми знаками, вошел в дом, предоставив той расплатиться с кучером и взять все покупки.