Антонио Редол - Яма слепых

Диого Релвас поглаживал бороду и, не зная, на что решиться, ходил по кабинету, повторяя, что не желает вспоминать дочь, однако ее образ он видел там, во дворе дома, она точно призрак сидела на гнедой кобыле, которую он приказал пристрелить.

Руй Диого кисло и деланно спокойным голосом предложил:

— Землекопы сейчас в Моушан-дас-Гарсес. Я это узнал вчера. Набрать несколько человек для…

— Здесь не наберешь, нет, они не пойдут на это, — сказал Мигел Жоан.

— Тогда надо привезти из Алентежо… А ночью подпалить их барак и, когда они будут выбегать наружу, отходить их дубинкой… Спросонья да со страху они не поймут, что откуда.

В ответ ему Мигел Жоан улыбнулся одними глазами. Ему не хотелось открыто соглашаться с племянником, но в глубине души он считал, что это хорошо: землекопы нуждались в серьезном уроке — пусть не петушатся. И добавил то, что сам желал сделать:

— Зачинщикам ухо надо резать!… Пусть это будет клеймом. Тогда ни здесь, ни в Алентежо их на работу уже больше никто не возьмет.

Только тут Диого Релвас нашел в себе силы ответить.

— Ни уха, ни пол-уха!… У себя в доме я не хочу ничего подобного.

Он все еще помнил тот сверток, что оставил у него на письменном столе Счастливчик, и как он потом должен был собственноручно бросить его в Тежо. Это он сделал на рассвете.

Вспомнил и принялся тереть руки, точно их все еще жег срам Зе Педро, находившийся в свертке.

Диого Релвас разозлился и велел им уйти.

— Да. Оставьте меня одного, хочу побыть один…

Раннее холодное утро. Диого Релвас один, верхом на лошади, злой и тревожный, со свертком в мешке, привязанном к седлу спереди. Мешок все время подпрыгивает в такт идущей шагом лошади. Диого Релвас спешит, но лошадь идет шагом. Шагом почти два километра. Два бесконечных километра. На одном из поворотов появилась какая-то фигура, смертельный холод объял Диого Релваса, в голову вроде бы вошло тонкое лезвие клинка, потом опустилось вниз до самого живота. И тут он услышал: «Доброе утро, хозяин!» Не в пример обыкновению он ответил, сам не зная почему, ответил вместо того, чтобы, как всегда, коснуться пальцами полей шляпы. Он продолжал спешить, но ехал шагом, чтобы не чувствовать прикосновения к своим коленям подпрыгивающего мешка: ведь от самых ворот усадьбы он старался, чтобы мешок не касался его колен. Но Диого Релвас все время слышал, как тот терся о кожу лошади, производя странный звук. Человек, который смотрит на солнце, не прикрывая глаз, слепнет, повторял он про себя всю дорогу, видя перед собой останки слуги, которые вез. Потом ему все же удалось забыть о мешке, и он даже подумал, что Счастливчик поступил вполне разумно, привезя этот сверток. У берега Тежо он отвязал мешок, крепко сжал его в руке, точно давя то, что в нем было, и, привязав к нему камень, бросил в бегущие воды реки как можно дальше от берега. Потом отметил место, чтобы знать, где это произошло, и видеть его, глядя сверху из Башни четырех ветров. Месть завершилась. Все. Конец.

А возвращаясь домой, уже совсем медленно, он думал о дочери. И из-за дум этих пришел в ярость. Он чувствовал, что проклят ею, да, проклят своей Марией до Пилар. Почему он не смог ее простить?…

— Нет, никому они не отрежут уха, — повторил он сам себе. Но память тут же выдала ему:

«Да, если Релвасам наша Ассоциация не по вкусу, то потому, что она хороша для нас, для народа…»

Похоже, то было ответной местью…

…И главарь был двоюродным братом Зе Педро.

Спустя неделю в один из вечеров трое Релвасов вышли из кабинета хозяина Алдебарана, улыбаясь. Эмилия Аделаиде нашла их в музыкальном салоне и решила устроить маленькую вечеринку. Обе ее дочери были в Лиссабоне, гостили у дядьев Араужо, и ей, как видно, не хотелось рано ложиться спать, а возможно, она тосковала по вечерам графини. Ее английский дипломат теперь жил в Греции, но продолжал писать ей, все такой же влюбленный, готовый вступить с ней в брак по первому ее слову, для него было достаточно одного ее слова, только одного, чтобы сесть на корабль и прибыть в Португалию. И хотя Эмилия Аделаиде знала, что не скажет этого слова, сознавать, что она любима, ей было приятно.

— Сегодня вы выглядите на десять лет моложе, — заметил ей Мигел Жоан.

— Этим вы хотите сказать, что я на десять лет старше, чем кажусь… Поверьте, меня это не радует.

Диого Релвас пробыл с ними до одиннадцати, потом ушел к себе, но прежде, конечно, поднялся в Башню. Руй Диого уже не раз приставал к деду с вопросом: когда же тот разрешит проводить его наверх.