Салман Рушди - Стыд

А говорили они о делах прямо-таки кошмарных. Вокруг шумят сосны, порхают бабочки, и тем страшнее и невероятнее кажутся слова. Реза Хайдар одержим мыслью, что все замышляют ему отомстить, и холодеет от ужаса: ведь сейчас он вверяет свою судьбу в руки человека, чьего брата он, по сути дела, расстрелял. Ох уж эти зятья, того и гляди погубят. Немудрено, что сомнения и тревоги Хайдара распугали всю рыбу.

Как бы ни верил висельник Хараппа, что человек всю жизнь может готовиться к отмщению, как бы ни потворствовал я этой проклятой теории, заразив ею Хайдара, все одно: я ни за что не соглашусь изобразить моего героя (то бишь Омар-Хайама) расчетливым мстителем, который терпеливо дожидается своего часа. Я даже предположил, что он вполне искренне увлекся Суфией Зинобией. И вообще (а может, и из-за этой последней частности) я не собираюсь сдавать авторских позиций. Прошло столько лет, а Омар-Хайам ни словом, ни делом не дал ни малейшего повода подозревать его в грядущей страшной мести. По-моему, он совершенно определенно предпочел семейство Хайдар своему собственному; ни на Омаре-муже, ни на Омаре-зяте давным-давно не почивает тень Омара-брата, слезами омывающего память брата Бабура, которого он и в глаза не видел, который для него темнейшая из темных лошадок, и ставка на нее еще не сделана.

Писателю нелегко: он всегда видит больше, чем его подслеповатые герои. Да помогут мне три омаровы матушки!

Что касается Резы, то вряд ли он очень трагично принимал свалившуюся на него беду, иначе не рассказал бы Омар-Хайаму все без утайки: и про обезглавленных мальчишек, и про следы спермы, и про окровавленное покрывало. Ну, а коль скоро для Резы горе —не беда, не след горевать и нам.

Стоят два рыбака в быстрой горной речушке, а над их головами собираются грозовые тучи: людскому глазу они пока неприметны, а вот рыбий народец их почуял. В животе у Омар-Хайама заныло от страха: теперь он страшится не столько Резы Хайдара (ясно, что тот не попрекнет его связью с Шахбану), сколько Суфии Зинобии. Страшно и то, к чему подталкивает его тесть.

Реза упомянул Авраама, из любви к Богу пожертвовавшего сыном. Сейчас все проще: один безболезненный укол—и жертва забудется вечным сном. По щекам Хайдара катились слезы, падали в реку, а соль отпугивала и без того недоверчивую форель.

— Вы — врач, — заключил Хайдар. — Вам и карты в руки.

Вот еще пример того, как душа воздействует на тело. В гипнотическом забытьи человек может обрести колоссальную силу. Он не чувствует боли, руки наливаются стальной мощью, ноги несут точно ветер. Все это — явления из ряда вон выходящие. Суфия Зинобия, казалось, без всякой посторонней помощи впадала в такое состояние. Так, может, и вылечить ее удастся гипнозом? Надо найти, откуда бьет ключом ее ярость, засыпать этот ключ, похоронить. Надо выяснить, что питает ее злобу, и умирить ее. Помните? Некогда Омар-Хайам был медицинским светилом, именно профессиональный интерес связал его много лет назад с Суфией Зинобией. И вот еще раз можно доказать свое мастерство. И Реза, и Омар-Хайам в ту пору как бы проверялись: один — Всевышним, другой — наукой. Мужчины подобного склада никогда не устоят перед соблазном лишний раз доказать свою силу.

— Я тщательно ее обследую, — пообещал Омар-Хайам. — Попробуем ее вылечить.

Бессмысленно искать единственную причину каждому нашему деянию. Можно ли поверить, что Омар-Хайам, доселе не ведавший стыда, вдруг преисполнился решимости и отваги из-за угрызений совести? Что его слова «попробуем ее вылечить» продиктованы стыдом из-за Шахбану? И что именно стыд подвигнул его рисковать собственной жизнью? Впрочем, неоспоримо и другое (что я и не берусь оспаривать) : Омар-Хайам явил мужество. Это не такой частый гость в нашей жизни, как, скажем, зло. Что ж, воздадим Омар-Хайаму должное.

А вот генерал Хайдар отнесся к решению зятя по-иному:

— Дурак, ты дурак! Если в ней снова проснется дьявол, твоей же глупой голове не поздоровится!

От рассуждений к делу: несколько дней Омар-Хайам наблюдал за Суфией дома. Вот она играет с неисчислимыми детишками, учит их прыгать со скакалкой, лущит им орешки. Болезнь ее явно прогрессирует. Если раньше организм сопротивлялся пробуждавшимся силам зла, то теперь — никаких последствий, иммунная система больше не страдала, глубокое обморочное забытье не повторялось. Суфия Зинобия мало-помалу свыклась со своей двойственностью, с ужасом думал Омар. В любой момент приступ может повториться, а в доме полным-полно детей. Да, он научился замечать близящуюся опасность: вот загораются огоньки у нее в глазах, нет-нет да и мелькнут желтые искорки. Он очень внимательно присматривался к Суфие Зинобии и видел то, что другие не замечали: в жене его все больше и больше проступал Зверь; в ней боролись два существа, одинаковые по форме и безнадежно противоположные по содержанию. По искоркам в ее глазах он понял, что научно ее поведение не объяснить. Он отрицал одержимость человека дьяволом, ибо таким образом люди снимают с себя ответственность за свои же поступки; он не особенно верил в Бога. Но забыть глаза Суфии Зинобии он тоже не мог: они горели огнем, который не увидишь в глазах людей, то разгоралось пожарище, затеянное Зверем. А подле Суфии Зинобии резвились ее маленькие племянницы и племянники. «Сейчас или никогда!» — решил он и обратился к ней, как встарь обращались мужья к женам: