Дина Рубина - Синдикат

Мы отфутболиваем стариков в Посольство. Там уж консулы вертятся, как караси на сковородках, чтобы выдавать таким визы, мягко говоря, не торопясь, постепенно… особенно, если у человека проблемы с психикой.

И вот группа сумасшедших, которые в течение полугода не могли получить визы в Израиль, объединились и подали иск в БАГАЦ — Высший Суд Справедливости Израиля. Догадались ведь! И — дотянулись. Интересно, какой ушлый адвокат научил их эдакому финту…

БАГАЦ, совесть нации, гроза всех министерств и ведомств, высокопоставленных чиновников, министров, президентов, и прочая и прочая, — иск их признал справедливым.

Я горжусь и любуюсь всеми этими людьми:

…и сумасшедшими стариками, которые уверены, что государство, коему они не посвятили ни дня своей жизни, ни часа работы, ни кровиночки судьбы, обязано в старости кормить их с ложки, менять подгузники и хоронить на своих кладбищах под сенью пальм и эвкалиптов;

…я горжусь и крючкотворами из Высшего Суда Справедливости, которые, вопреки всей справедливости, вынесли по иску горстки старых наглецов положительное решение.

Я горжусь и любуюсь ими, ибо за неслыханной наглостью одних и неслыханным простофильством других проступает мощь библейской морали моего народа, согласно которой старые пердуны имеют право взойти в Святую землю, а Израиль обязан их принять!

Точка.»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…5 сентября заканчивался срок действия моей российской визы. Об этом я узнала случайно, дней за пять до срока, от нечего делать листая паспорт на очередной перекличке синдиков. Испугавшись, побежала в административный отдел, чтобы мне срочно делали новую визу. Гоша Рогов сказал — ничего не попишешь, ты должна лететь в Израиль.

Я возопила, что никак, никак не могу! Что у меня выставка, конференция, презентация, концерт, демонстрация, торжественное празднование, заседание комиссии, выпуск газеты, гранки, и замбура, замбура, замбура !!!

Тогда Рогов развел руками и послал меня к Гурвицу.

Петюня нахохлился, скосил на сторону свой вороний нос, прикрыл глаза и мрачно сказал:

— Ладно. Разберемся. Я поговорю с Роговым. Послушайте лучше анекдот.

И я покинула его кабинет под аккомпанемент очередного скабрезного анекдота, по своему обыкновению полагая, что вопрос решится как-то сам собой. Например, что визу мне продлят месяца на два, а потом, ближе к декабрю, я съезжу в отпуск домой и явлюсь назад с новенькой визой.

Буквально за день до полета в Одессу мне на стол положили паспорт с вложенной в него визой и какой-то бумажкой. Рогов сказал небрежно:

— Ты там посмотри и зазубри, тебе написали — какая версия.

— Что значит — версия? — спросила я недоуменно. Впрочем, в этот день происходило очередное мероприятие нашего департамента в музее Цветаевой, и я умчалась, бросив все эти бумаги в сумку.

Назавтра утром, в семь часов, Слава должен был заехать за мной и увезти в аэропорт.

Вернувшись после тусовки домой в одиннадцать, я быстро собрала дорожную сумку, поставила будильник на пять тридцать утра и, понимая, что спать осталось совсем немного, а завтра лететь и выступать, легла, и сразу отключилась.

Через час меня словно подбросило. Во сне я вспомнила, что должна что-то там «зазубрить». Я поднялась, включила свет, достала паспорт. В записке, вложенной в паспорт, было написано чужим почерком:

«Для Д.: Пусть выучит версию: она „выехала“ из Москвы 25 августа. „Въехала“ — 7 сентября. Визу должна была получать в Карловых Варах, но не смогла. Получал наш сотрудник по доверенности и привез в Израиль. А уже из Израиля Д. „въехала“ в Россию. Визу заказывали в Карловых Варах, — потому что там дешевле».

На отдельном сдвоенном листочке визы, на моей постной физиономии стояла печать российского консульства в Карловых Варах.

Свет настольной лампы померк в моих бессонных очах. Все смешалось в доме Облонских. В совершенно пустом, надо сказать, доме, ибо своих я уже неделю как отправила в Израиль на осенние праздники.

Сидя на краешке кровати, в тонкой зябкой пижаме, одна в пустом доме, с колотящимся сердцем я стала изучать новенькую липовую визу и мой паспорт, мой честный синий паспортягу, верного служаку и товарища-заступника моего в бесчисленных поездках. Он тоже был осквернен двумя липовыми штампами таможни Шереметьева. Но куда я въехала и откуда вернулась — по паспорту оставалось загадкой. Стоило таможеннику отлистать две-три странички, и он убедился бы, что с 25 августа по 7 сентября я зависла в стратосфере и пребывала в небытии.