Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

— Чего странного?

— Говорить не то, что думаешь.

— Я же говорю: иг-ра-а-ет. Ты же слышал, какие у него познания. Вот же…

На краю стола покоился пухлый альбом, на который Шаих еще раньше обратил внимание. Юлька пододвинула альбом.

— Погляди. Открытки. Саша заядлый коллекционер.

— Открытки?

— Виды городов — Казань, Астрахань, Москва… Он архитектурой кроме всего прочего увлекается. Старинной архитектурой. Таких альбомов у него не счесть.

— Математика, футбол, архитектура?..

— А сам ты? Радиотехник, голубятник, певец…

Шаих не ответил, взял альбом. Под массивной дерматиновой обложкой открылась старая Казань, дореволюционная, с мечетями и церквами, белокаменным Императорским университетом и деревянным, сгоревшим еще в прошлом веке городским театром, высоченной колокольней Грузинской Божьей Матери и приземистым Дворянским собранием, бесконечными рядами барабусов с бородатыми ямщиками в передниках и знаменитой Сибирской заставой, по мосту которой сквозь шеренги вытянутых во фрунт колонн проследовали на избранный свой тракт лучшие сыны и дочери далекой хомутной России…

— Ценная коллекция, — промолвил Шаих.

— Еще бы.

— А откуда она у него?

— Накопил. Но добрая половина — по наследству.

— От деда?

— Нет, отец подарил. Увлекался в молодости. А когда Сашина коллекция стала самостоятельно весомой, папа передал ему свою.

— Более весомую?

— Разумеется. Но и у Саши имелись открыточки, которым цены нет.

Не заметили, как магнитофон замолчал, и нетерпеливо забила хвостом пленка. Юлька поставила новую бобину.

В дверь поскреблись. Это был Киям-абы.

— И-и, шайтан туе [4] Шайтан туе (тат.) — свадьба чертей. ! — воскликнул он, входя и бросая взгляд на магнитофон. — Ни мелодии, ни слов…

— Ритм, дедуля, ритм! — Юлька подлетела к нему, взяла за руки и принялась раскачивать.

— Улям, улям [5] Улям (тат.) — помру. , а-атпусти! — взмолился он, стараясь высвободиться. — Не обучен такому аллюру. Как-нибудь без меня… Я на минутку, с Шаихом проститься.

Шаих вскочил со стула, будто его пружиной подкинуло.

— Мы ведь вместе собрались, Киям-абы.

— Вот я и зашел…

— Ну, дед, — хмыкнула Юлька, — молодец! И сам не пляшет, и кавалера тащит.

— Мне по-честному пора, — сказал Шаих.

— А что, пасиди, — под взглядом внучки переменился Киям-абы. — Ище рано.

— Идите уж, идите. — Юлька с напускной сердитостью отвернулась к окну.

В тот день старый и малый провожали один другого почти до вечера. Дойдут до нашего дома, посидят на лавочке, поговорят и — опять до пятиэтажки. Было у Шаиха это — какой-то странный интерес к старикам и старухам. И ведь обоюдно, старики в нем тоже что-то находили. Надо же было Кияму-абы почти целый день говорить с мальчишкой. Ровесники вот ничего в нем особенного не видели. Как и он в них. Он не раз повторял: сусло — не брага, молодость — не человек. Он и себя презирал за молодость. Я один видел под юным его обличием мужичка. Да еще старики вот.

Однако самым близким Шаиху стариком был все-таки не Киям-абы, а уже упомянутый ученый сосед Николай Сергеевич Новиков, о котором разговор особый.

День того памятного сабантуя выдался погожим, жарким. Беззаботные (каникулы!), мы двинулись в парк, решив без призов не возвращаться. Хватит в болельщиках ходить, пора заявить о себе по большому счету. Пора, пора! Половину пути мы выбирали для себя виды состязаний, вторую половину вырабатывали стратегию и тактику. В итоге спланировали: имея от природы хорошо скоординированный мозжечок, я должен был побить с завязанными глазами все контрольные горшки и взять главный приз; Шаиху надлежало победить в другом состязании — взобраться на багану — высоченную шестину с призом на макушке.

Сабантуй, когда мы пришли в парк, только-только начался. Сквозь толпу зевак мы протиснулись сообразно плану к горшкобойне. В очереди к старту мне выпало быть седьмым. Шаих сказал, «семь» — цифра священная, обязательно повезет, и побежал разведать, как дела обстоят у баганы. Я же стал наблюдать за действиями своих соперников. Им давали в руки палки, туго завязывали косынками глаза, раскручивали вокруг своей оси чуть ли не до упаду и отпускали. Бедные соискатели призов отправлялись со взболтанными вестибюлярными аппаратами на поиски глиняных горшков, садили палками по траве мимо цели на посмешище толпы. Одному лишь рыженькому, стоявшему в очереди передо мной, удалось расчерепить один горшок, за что он тут же был премирован заварочным чайником из огнеупорного васильевского стекла.