Александр Петров - Меморандум

Ну, днем еще ладно, все же можно как-то контролировать всплески гнева молитвой и горячим покаянием. Но то, что происходило со мной по ночам, пугало не на шутку. Вот сижу на траве рядом с тем офицером в тельняшке, справа и слева обкуренные бандиты тычут ножи в окровавленную грудь, третий снимает на видеокамеру, один стреляет в плечо пленного, другой предлагает побыстрей обезглавить ненавистного уруса и заняться следующей жертвой — мною. Руки мои связаны за спиной, в голове просвистел ураган, я впал в то самое боевое состояние, когда страх переплавляется в отчаянный бросок кобры — мои зубы впиваются в горло бандита, рот наполняется соленой кожей с колкой щетиной и терпкой горячей кровью из сонной артерии, спина. Хлопают выстрелы, ноги и руки пронзают свинцовые колючки — мне все равно, лишь бы не разжать челюсти, лишь бы не упустить горло врага. Умираю.

Воскресаю в кювете, голова и грудь прострелены, кое-как поднимаюсь на ноги, меня тошнит, земля под ногами качается, но нужно идти. Из бака нашего тягача с БМП на платформе льется соляр, колеса и кузов охвачены огнем, в любой миг рванет. Иду, падаю, ползу — и вдруг натыкаюсь на ботинки с высокой шнуровкой, раздается хриплый смех. Оглядываюсь — меня обступили бородатые вояки, что-то между собой горланят. Боковым зрением отмечаю: из-под МАЗ-овского тягача, искореженного взрывом фугаса, выползает молоденький лейтенант, следом — сержант, они ползут в сторону густой зеленки по ту сторону дороги, благополучно растворяются в тени.

Внимание бандитов сосредоточено лишь на мне, они гогочут: «Не бойся, Иван, вставай, пойдем водку пить». Пытаюсь подняться, меня качает будто на море во время шторма. Бандиты отступают, внимательно осматривают одежду и обмундирование на предмет наличия оружия. Но то, что у меня под ремнем, им никак не увидеть, а это компактный заряд пластида с взрывателем в наручных отцовских часах. Наш ротный предупреждал, что на этой войне в плен попадать не стоит, поэтому приказал всем заминировать себя на случай военной баталии. Сейчас моя задача — подпустить «чехов» как можно ближе и надавить на кнопку часов, чтобы «нанести как можно больший урон живой силе противника». Наконец, сзади меня обшарили невидимые грубые руки, «живая сила» подошла на требуемую дистанцию в двадцать метров, я рассеянно дотянулся правой рукой до часов, мысленно прокричал: «Господи, прости, помилуй и прими дух мой!» — и что было сил нажал на тугую серебристую кнопку. Последнее, что удалось увидеть сверху, куда подбросило мою голову с открытыми глазами — разлетающиеся веером мелкие фрагменты вражеских тел и яркое солнце, к которому взлетает моя легкая прозрачная душа. По мере приближения к светилу, в центре огня выступает огромный восьмиконечный крест и Спаситель, простирающий мне навстречу руки.

Под утро, наверное, для того, чтобы получше запомнить последний самый яркий сон, мне все-таки достаются непередаваемые ощущения от профессионального надреза штык-ножом моего беззащитного горла под звериное рычание: «Отправляйся в ад!» «Как бы не так, сам туда шуруй!» — промелькнуло в голове, в тишине раздался неприлично громкий хруст трахеи, брызнул алый фонтан и душа взлетела над обмякшим телом и бородачом в пятнистом комбинезоне, аккуратно вытирающим любимое орудие палача о мою бездыханную грудь. «Господи Иисусе, прости и помилуй, и прими дух мой с миром!» — только и успел произнести, как некто лучезарный подхватил меня под прозрачные руки и на огненных крыльях стал поднимать в Небеса. И почему-то совершенно беспечально и без всякого сожаления покидал я эту окровавленную землю…А потом просыпался, вскакивал на мятой белой постели, оглядывался — и сходу начинал горячую покаянную, радостную благодарственную молитву. А следующей ночью всё повторялось…

Разумеется, за подобного рода страсти я терял всё — мир, покой, благодать, любовь, молитву, вдохновение — и паршивым псом приползал в военный храм, чтобы у священника, опаленного огнем войны, очиститься на исповеди от гнева, выспросить совета, как поскорей избавиться от приступов желания кровавой мести.

— Что ты всё дергаешься, — монотонно говорил священник. — Христианин должен на земле жить как в раю: в блаженстве и светлой радости.

— Я бы с удовольствием, батюшка, только на практике что-то не всегда получается. А вы смотрели эти ролики с отрезанием голов нашим солдатикам?

— Конечно.

— И что, на душе по-прежнему наблюдались блаженство и радость?