Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок

будущего?

Неожиданно я понимаю, что пора сваливать отсюда, пока он не проснулся.

Свалить как можно быстрее подальше от герра Силвермана и нашего разговора прошлой ночью – теперь для меня задача номер один.

Я навязываю свое общество.

Меня здесь не должно быть.

Возможно, я даже не должен оставаться в живых.

Возможно, я просто хочу насладиться последними часами свободы, прежде чем меня посадят в психушку.

Возможно, я просто нуждаюсь в личном пространстве.

Так или иначе, я медленно встаю и на цыпочках прокрадываюсь мимо закрытой двери спальни в кухню, где нахожу приклеенные к холодильнику стикеры.

Я пишу:

Герр Силверман!

Не беспокойтесь; я в порядке. Хочу побыть один.

Еду домой. Опасность миновала.

Не о чем беспокоиться. НЕ О ЧЕМ.

Простите.

Спасибо вам.

Л. П.

P. S. Извинитесь за меня перед Джулиусом. Такого больше не повторится.

Обещаю.

Я на цыпочках пробираюсь через гостиную и чувствую огромное облегчение от того, что входная дверь закрывается без скрипа и скрежета.

Я ушел.

Я спускаюсь по лестнице на первый этаж, и вот я уже на предрассветных улицах Филадельфии.

Вокруг ни души, и я начинаю представлять себе, будто весь город оказался под водами океана. Я представляю себе, как ныряю с аквалангом, причем это довольно легко сделать, поскольку на улице темно и безлюдно, и вообще, я весь мокрый от пота после ночи под пуховым одеялом, которым укрыл меня герр Силверман, а также из-за жуткого нервяка, который так и не прошел, хотя я и стараюсь не думать о вчерашнем дне и о том, что, возможно, сделал ошибку, выбрав жизнь.

Спустившись в подземку, я проползаю под турникетом, чувствуя, как к ладоням прилипает отвратительная городская грязь, потому что у меня с собой нет денег, и я жду в пропахшем мочой, загаженном подбрюшье Филадельфии, представляя, будто я в потоках света ныряю с аквалангом, плыву вместе с Горацио по туннелям метро и, возможно, даже показываю С. граффити на стенах, ведь она уже стала достаточно взрослой, чтобы исследовать с аквалангом столь опасные замкнутые водные объекты.

После бесконечных, как мне показалось, часов ожидания приходит поезд, и я единственный пассажир в вагоне.

И вот, когда мы выбираемся из-под земли и едем по мосту Бена Франклина, солнце лениво поднимается на востоке из-за горизонта, и я невольно жмурюсь от яркого света.

Я слышу, как объявляют мою станцию, встаю с места и стараюсь удержаться на ногах, пока поезд замедляет ход.

Еще слишком рано для зомби в деловых костюмах, хотя я точно знаю, что уже совсем скоро они начнут кучковаться на платформе.

Возле турникетов дежурит охранник метрополитена, поэтому мне нужно срочно принять решение, поскольку у меня нет билета, чтобы выйти наружу.

И только я собираюсь дать деру, как вижу на земле старый билет.

Поднимаю его и вставляю в автомат.

Естественно, номер не проходит.

– Офицер, – говорю я и машу бумажным прямоугольником. – Мой билет не работает.

– Тогда подлезь под турникет, – отвечает он, шумно прихлебывая кофе из пластикового стаканчика размером с ведро, и поворачивается ко мне спиной.

Я проползаю под турникетом и выхожу на улицу, залитую первыми утренними лучами света.

У меня еще нет четкого плана, но я почему-то делаю круг и прохожу мимо дома Лорен, расположенного рядом с церковью ее папы.

Когда я смотрю через дорогу на ее дом, у меня, типа, возникает такое чувство, будто дом этот тоже смотрит на меня, словно два ряда окон на втором этаже – это глаза, а ряд окон на первом – рот. Вроде того, что можно увидеть в старых фильмах ужаса: дом, оживающий в виде лица.

И у меня вдруг возникает дурацкая фантазия, как я звоню в дверь и на пороге появляется Лорен в белом банном халате, открывающем верхнюю часть груди, на которой висит серебряный крестик, который я ей подарил. Мы разговариваем, и я благодарю ее за то, что она молится за меня, и она отвечает, типа, как здорово, что ты жив, и мы дружно соглашаемся, что не стоило нам целоваться, а затем обмениваемся рукопожатием и желаем друг другу счастья – вроде как все прощено и забыто. Но все это чушь собачья, ведь я отлично знаю, что мое хамское поведение с Лорен так легко простить невозможно, и в результате мне становится совсем паршиво.

– Твою мать! – говорю я уже в реальной жизни, стоя на тротуаре напротив дома Лорен, и качаю головой.

Я понимаю, что поступил как форменный придурок, когда вырвал у Лорен поцелуй, более того – как самый настоящий лицемер.