Элеонора Раткевич - Ближе смерти и дальше счастья

На площади было жарко и душно. Одежда клеилась к телу. Одри терпеть не могла ощущение собственной липкости, Деайним ненавидел его до тошнотного комка в горле. Соединенное желание властно влекло их общее тело в какую-нибудь баню. В задней комнате в земляной пол врыты бочки с водой… м-м-м, блаженство какое. А потом обсыхать… или нет, лучше даже надеть только что постиранную, влажную одежду и обсыхать подольше. Шиш тебе, Деайним, а не обсыхать. За воду надо платить. А ты и так уже порастрясся. Ужасно. Сколько эта маленькая нахалка содрала за свое вино — просто уму непостижимо. У Деайнима в мозгу плясала, выкидывая коленца, сумасшедшая мысль: попытаться заработать на жизнь игрой на алоте. Совершенное безумие. У странствующего риалота инструментов такого рода не бывает. Рискнуть — значит привлечь к себе внимание. Проведем аналогию. Какой полицейский на Земле не заинтересуется, появись на его участке босяк с уголовными замашками, скрипкой Страдивари и руками каторжника? Если у упомянутого полицейского достанет ума хотя бы отличить омлет от бифштекса, босяк окажется под арестом. Ну и в нашем случае будет то же самое. Так что с идеей заработать алотой следует проститься. А заработать любым другим способом… вот уж о чем и думать смешно, когда это базарный шакал хоть раз в жизни работал?!

Мысль, пришедшая в златокудрую башку Деайнима, ужаснула Одри. Ей-то подобное ничем не грозит, кроме возвращения. Но сам-то Дени, бедняга. Ох уж эта маска, не позволяющая нормальным образом обеспечить существование.

А белые стены смерти приближались с завидной быстротой.

Весь ужас заключался в том, что Деайним принимал в расчет только один вид смерти и избегать старался только его. Все же остальные для Деайнима просто не существовали. Шторм или извержение вулкана, пропасть или горный поток, пожар или потоп — это все не про него. Так что вопи, не вопи в глубине чужих мозгов — не поможет. Деайним широким ровным шагом уже подошел к узкой щели, вложил монетку в пухлую рассыпчатую ладонь, и не прошло секунды, как Одри услышала гулкий стук сердца Деайнима в лилово-синей черноте.

Самый жуткий аттракцион Конхалорского базара — Лабиринт Смерти. Редко кому удавалось уйти отсюда живым и получить положенное вознаграждение. И никто не вынес из недр Лабиринта Золотой Браслет. Дураков тем не менее хватало. Каждая ярмарка, помимо жертв перепоя, грабежа и тому подобных мелочей — за порядком на ярмарках, в общем, следили строго — обходилась, самое малое, в три-четыре обезображенных трупа, вынесенных из Лабиринта. Никто не знал, обитал там воин-гладиатор или чудовищный зверь, никто и не старался узнать. Но толпа вокруг Лабиринта не рассасывалась. Вольно же кому-то платить за возможность эффектно распрощаться с этим миром.

В темной прохладе Лабиринта обсыхал дневной пот, кожу стягивало. Сейчас Деайним ничего другого не чувствовал. Очнись, дурак, тормошила его Одри, пытаясь подделать его внутренний голос. Очнись. Сейчас затянут вход. Сейчас станет окончательно темно. И тебе придется идти в полной темноте за смертью. Нет, за деньгами. Нет, за смертью. Нет, за деньгами. Попробуй-ка прожить без гроша. Щель сужается. Деайним в последний раз видит узкий коридорчик. Длинный луч высверкивает на металле боевого корсета. Гаснет.

Одри хихикнула: как только стало совсем-совсем темно, Деайним закрыл глаза. Первейшее инстинктивное действие, между прочим. Если в темноте еще и глаза закрыть, темнота перестает вызывать внутренний страх. Вроде не вообще темно, а оттого что ты сам того захотел. И будто бы если глаза открыть, будет светло. Поэтому самое важное в ситуации полной темноты — не открывать глаза ни в коем случае. То же самое рекомендуется, если темнота в переносном смысле и глаза тоже в переносном смысле. Но это уже глубокая мысль, а сейчас не до глубоких мыслей, кой черт, и так тонем, где уж тут глубины искать.

Мысль Деайнима, напротив, была не глубокой, а вовсе мелкой, и связана она была с понятием честной игры. Одри в который раз за сегодняшний день ощутила отчаяние. Пожалуй, она начинает к отчаянию привыкать. Что ей Гекуба, в смысле, ее носитель? Кто он ей? Пусть помирает. Наглый щенок. Вот помрет, будет знать. Он вооружен, но пользоваться своим оружием не станет. Это, видите ли, против правил. В Лабиринте, видите ли, оружием не пользуются, И кому врать пытается — себе? Мол, не стану никого резать, потому что это опасно для меня. Как это я прошел через городские ворота вооруженный? И пойдет-покатится… А на деле ни о чем этом он не думает, то есть думает, но для порядка, вся суть в простой дурацкой честности. По отношению к памяти тех обалдуев, что вошли сюда в поисках приключений безоружными и вышли ногами вперед. И еще… ну-ка стой… еще дикий апломб, и «чтоб я, да не справился», и мальчишка, идущий по стене, утыканной осколками стекла… Спортсмен. Скотина.