Элеонора Раткевич - Ближе смерти и дальше счастья

— Терплю, — мысленно буркнул Деайним, открывая замок.

Защелкнуть его, выбравшись наружу, оказалось тоже непросто. От свежего воздуха кружилась голова, ноги пьяно расползались.

— А зверь? — с трудом вспомнила Одри.

— О себе подумай. Отдохни, например. О звере без тебя позаботятся.

Деайним обошел клетку, отыскал свои узлы, развязал один из них и потянул за веревку.

Недаром он так старательно вывязывал что-то немыслимое ночью. Узлы развязывались сами, один за другим, веревка шла легко, соскальзывала с прутьев клетки, с когтистых лап, с морды, палка выскочила из пасти, и зверь очнулся. Деайним смотал веревку. Через прутья высунулось ухо с кисточкой.

— Ну нет, — хмыкнул Деайним, старательно задергивая ткань. — Прощай, дружище. Прости, если что не так.

И крупным машистым шагом направился в переулок, по дороге просунув руку за фигурную ограду, сорвал за оградой какой-то плод. По переулку он шел, впиваясь зубами в его еще деревянистую, кисловатую ткань. Опухший язык щипало, горло саднило. Ну и кислятина!

Веточки айкона сонно шипели и потрескивали. Кривые, извилистые и сучковатые ветки напомнили Одри корабль и Руа-Танга.

Руа-Танг и его братья Руа-Рейт и Танги-Лойд (в именословии язычников сам черт ногу сломит) были Деайниму верными друзьями. Руа-Рейт, неграмотный поэт без крупицы вкуса, но обладавший замечательной силой образов, зачастую пошлейших, сидел в Башне за злоехидный поэтический трактат о природе власти, который не назвал бы пристойным даже издатель порнографического журнала. Тем большее хождение имел в Рахатеи, а затем и в Конхалоре помянутый опус.

Мало кто понимал направленность стихотворного памфлета, едва ли ее понимал сам Руа-Рейт, выражавший в нем взгляды не столько свои, сколько Танги-Лойда, политика от сохи, В этих сложностях Руа-Рейт ничего не смыслил. Но люди со смеху помирали от наглых выпадов по адресу Эйлене-Аят.

— Я с ним сидел.

— Где, у язычников?

— Нет, в Башне.

Разъяренная Эйлене послала своих амазонок, и они выкрали святотатца. Акция кошмарная. Руа-Рейт ведь не был ее подданным.

Деайним принялся рассказывать-раздумывать словами, но в этом не было необходимости. Стоило ему упомянуть, как всплыло все воспоминание, события многих и многих дней, спрессованные в долю секунды.

В тот раз Деайним оказался в Башне чисто случайно. Он не знал, выяснила ли уже Эйлене-Аят всю беспочвенность его угрозы, и проверять не хотел. Поэтому сразу решил бежать, не дожидаясь первого допроса. Руа-Рейт, низкорослый, лысый, несмотря на молодость, кружил по камере, в отчаянии заламывая толстенькие ручки. Деайним, наслушавшись его, тоже впал в отчаяние. Безвыходность всегда вызывала в нем прилив силы. Он пресек Руа-Рейтовы метания, встал ему на плечи, дотянулся до решетки воздуховода на потолке и сорвал ее. Чистое безумие. В воздуховод могла пролезть разве только змея средней упитанности. Но Деайним, и раньше никогда не отличавшийся полнотой, в те времена был устрашающе худ. После каторжных работ он сильно раздался в плечах, но высох во всем прочем. Длинный и тощий, как штырь, он еще мог рискнуть. Немыслимо сложив плечи, Деайним таки пропихнулся в воздуховод. Руа-Рейт ухватился за его ноги, последовал за ним и незамедлительно застрял. Деайним сразу заизвивался в обратном направлении. Если утренний обход стражи ознаменуется пятками Руа-Рейта, отчаянно молотящими в воздухе, и его толстой задницей, висящей, как лампа, путь, по которому бежал Деайним, сразу перестанет быть тайной. А ему нужен был запас времени. Деайним скользнул ниже, сильно толкнул Руа-Рейта в плечи и со второй попытки столкнул его, Руа-Рейт на полу поминал индивидуализм Деайнима такими словами, что перед ними даже его поэма выглядела бледно и вяло.

— Заткнись, — неразборчиво донеслось из воздуховода, — я вернусь. Я тебя вытащу.

Деайним намеревался сдержать слово. И сдержал его. Причина исчезновения Руа-Рейта до той поры оставалась неизвестной. Деайним пробрался к язычникам, хотя и там его не ждали с распростертыми объятиями, и поведал. Язычники бушевали. Снова возникла угроза войны. Эйлене-Аят деликатно указали на незаконность ее действий. Руа-Рейта пришлось отпустить. Деайним тем временем отлеживался то в хижине Танги-Лойда, то в трюмах Руа-Танга и ровным счетом ничего не делал.

Деайним пришелся по вкусу всем троим братьям: вещь совершенно нереальная, настолько они были разными, Танги-Лойд, старший, принципиальный враг любой общественной системы, ценил в Деайниме опытного сидельца по государственным исправительным заведениям. Он великодушно простил Деайниму аристократическое происхождение, а у Деайнима достало чувства юмора не смеяться над его великодушием. Руа-Рейт, поначалу затаивший некоторое хамство, после выхода из Башни был от Деайнима в восторге. Побег — примитивно и неизящно. Дипломатия Деайнима доставила Руа-Рейту радость удовлетворенного тщеславия. Целая страна заступилась за его персону. Поэму в суматохе разрешили. Через три недели опомнились и запретили вновь, отчего популярность, естественно, возросла. Руа-Рейт на подобный резонанс даже не рассчитывал. Понятно, что с Деайнима он теперь пылинки сдувал. Руа-Танг, средний брат, ценил в Деайниме очаровательную наглость и спокойное в отличие от Танги-Лойда, отношение к политике и прочим вытребенькам. Деайниму нужды не было заниматься политикой. Он сам был символом бунта. Опытный контрабандист Руа-Танг, совершенно к политике равнодушный, был, по мнению братьев, самым глупым в семье. И именно с ним особенно коротко сошелся Деайним после того, как Руа-Рейт вскорости спился и умер в белой горячке, а Танги-Лойда пырнули ножом на набережной.