Катя Миллэй - Океан безмолвия

— Тебе нужно на чем-то сидеть. Я устал от того, что ты постоянно все здесь трогаешь, переставляешь, мельтешишь перед глазами, когда я работаю. Теперь тебе есть где сидеть. Вот и садись. — Он кивком показывает на стул, я повинуюсь. И сейчас мне на нем еще удобнее, чем несколько минут назад. Джош наклоняется, кладет руки на мои ладони, лежащие на подлокотниках, смотрит мне в глаза. И у меня такое ощущение, будто с меня сдирают кожу. — Это просто стул. И не надо мудрить. Продавать я его не собираюсь, дарить кому-то еще — тоже. Я сделал его для тебя. Он — твой. — Джош отстраняется от меня, выпрямляется. После того, как он убрал руки, я вдруг сознаю, что, по сути, Джош впервые прикоснулся ко мне. Мне жаль, что он их убрал. — К тому же на нем уже твое имя.

— Где?

— Внизу посмотри. Я хотел выгравировать его на спинке, чтобы сразу бросалось в глаза, но не вышло.

Я соскользнула со стула, опустилась на корточки, почти припала к полу, чтобы заглянуть под сиденье и посмотреть. Вот, есть. На обратной стороне сиденья сияло выгравированное солнце.

В это мгновение я поняла, что́ на самом деле он мне подарил. Не стул как таковой. Приглашение, радушный прием. Теперь я знаю, что мне здесь рады. Он подарил мне не предмет мебели. Он подарил мне место, где меня считают своей.

Меня поражает, что люди боятся темноты, но ни на секунду не задумываются о том, что им что-то может угрожать днем, словно солнце надежно защищает их от всего зла на свете. Но оно не защищает. Оно лишь нашептывает, убаюкивает своим теплом, чтобы потом шмякнуть вас мордой в грязь. Дневной свет не дает гарантии безопасности. Плохое случается в любое время суток; оно не ждет наступления темноты.

Дома у Джоша днем я не была ни разу. Днем здесь совсем иначе. Я не оказалась бы здесь, если б в моей машине не сдох аккумулятор, когда сегодня я собиралась уезжать из школы. Живу я недалеко от кампуса, можно бы и пешком дойти, но днем я никуда не хожу пешком. Утром еще куда ни шло, но после обеда в определенный период я ненавижу бывать на улице. Даже ночью мне не так тревожно. Темнота не сеет во мне столь дикий страх, как дневное время. Послеполуденное солнце будто преследует меня, выжигает воспоминания на моей спине. Джош всегда вызывается подвезти меня от своего дома к моему. Думает, я нервничаю, когда иду одна по ночным улицам. Да, мне действительно неспокойно. Я не настолько глупа, чтобы верить, будто я в полной безопасности на улице — в любом месте, в любое время суток. Просто днем я нервничаю больше.

И вот теперь я здесь, в три пятнадцать, сижу на диване Джоша, смотрю «Больницу». Во время последней рекламной паузы Джош все три с половиной минуты терпеливо рассказывал мне сюжетные линии всех серий последних десяти лет, а я жевала конфеты «Twizzlers». По окончании рекламы он внезапно прервал свой рассказ, заявив, что остальное доскажет во время следующей рекламной паузы. Я сама телевизор смотрю краем глаза. Больше наблюдаю за Джошем, пытаясь понять, что он за человек. У меня возникла теория, что на самом деле у Джоша есть двойник, что Джошей двое, ибо я с каждым днем все больше и больше убеждаюсь — он не один и тот же человек. Как в фильме с участием Кристиана Бейла, где два брата-близнеца делят одну судьбу на двоих, и никогда не знаешь, кто из них перед тобой в тот или иной момент [9] Имеется в виду фильм «Престиж» (The Prestige, 2006 г.) режиссера Кристофера Нолана. . То же самое я чувствую, когда нахожусь в обществе Джоша.

Скомкав пустой целлофановый пакет, иду на кухню.

— Где у тебя мусорное ведро? — Несмотря на то, что много времени провожу у Джоша, в самом доме я практически не бываю. Мы, можно сказать, живем в гараже.

— Под раковиной, — отвечает он, не отрываясь от экрана телевизора. — Ты вообще что-нибудь ешь, кроме сахара?

Мысленно я прикидываю, что ела сегодня: две протеиновые плитки, две пачки драже с арахисом (настолько маленькие, что две сойдут за одну), ну и только что — «твизлеры».

— Иногда, — говорю я. В принципе, протеиновые плитки я и не подумала бы запихивать в себя, но после больших физических нагрузок это необходимо. Когда я жила с родителями, мы всей семьей садились за стол и ели полноценный ужин, приготовленные блюда, как у Дрю по воскресеньям. Марго не готовит, к тому же нам всегда приходится ужинать рано, чтобы она успела на работу, а я в это время обычно не хочу есть. Может быть, когда мне стукнет восемьдесят, я с удовольствием буду садиться ужинать в четыре часа дня, а сейчас — увольте.