Катя Миллэй: Океан безмолвия

10.45. Первый перерыв на обед. Я предпочел бы сразу отправиться на урок труда. В такую рань кусок в горло не лезет. Выхожу во двор и устраиваюсь на спинке скамейки, самой дальней, на которой я сижу последние два года. Меня никто не трогает, потому что проще сделать вид, будто меня не существует. Лучше б эти полчаса я подметал опилки, вместо того чтобы сидеть здесь, однако опилок, увы, пока нет. Ладно хоть еще рано и металлическая скамейка не успела раскалиться на солнце. Что ж, придется маяться в ожидании следующие полчаса, которые, наверно, будут самыми длинными за день.

Выживаю. Это то, чем я сейчас занимаюсь. И, надо признать, все не так ужасно, как я боялась. То и дело ловлю на себе косые взгляды — это, наверно, из-за моего наряда, — но в разговор со мной никто не вступает. Разве что Дрю — парень, похожий на куклу Кена, — попытался, но это был так, пустячный эпизод. Он болтал. Я шла. Он отвалил. Я дожила до перерыва на обед, и вот это уже испытание. До сей поры возможностей для общения у всех было мало, поэтому ко мне никто и не приставал, но перерыв на обед — это абсолютно неконтролируемая адская преисподняя: что угодно может произойти. Поначалу я думала, что на обед лучше не ходить, но ведь рано или поздно все равно придется выдержать и взгляды, и комментарии. Честно говоря, лучше уж кактус в задницу засунуть, но, поскольку такового на столе нет, значит, сейчас же сдираем пластырь — и дело с концом. Потом найду пустой туалет, поправлю прическу, подкрашу губы или, как мы, тру́сы, это называем, — спрячусь.

Украдкой пытаюсь оценить свой внешний вид. Не торчит ли что где? Не сверкает ли то, что я не планировала выставить напоказ? На мне те же шпильки, в которых я была в пятницу, но вместо джинсов и футболки майка с глубоким вырезом и короткая — короче некуда — юбка, в которой моя задница смотрится не так уж плохо. Волосы я распустила, и они теперь, струясь по плечам, падают на спину, а заодно скрывают шрам на лбу. Глаза я ярко подвела черным. Вид блядский, ничего не скажешь, привлекателен, наверно, только для самых примитивных человеческих существ. Дрю. Я улыбнулась себе, вспоминая, каким взглядом он смерил меня в коридоре сегодня утром. «Барби» была бы в бешенстве.

Одеваюсь я вызывающе не потому, что мне так нравится или я хочу, чтобы на меня пялились. Пялиться на меня все равно будут, так уж лучше я сама дам повод. К тому же пристальные взгляды — малая цена за то, чтобы отпугнуть всех от себя. Вряд ли кто-нибудь из девчонок в этой школе теперь захочет со мной общаться, ну а с теми парнями, что мною заинтересовались, наверняка даже поговорить не о чем. Ну и что? Если нежелательного внимания не избежать, так пусть уж лучше смотрят на мою задницу, а не на меня вообще, потому что у меня психоз и покалеченная рука.

Марго еще не вернулась домой к тому времени, когда я утром уходила в школу, а то она попыталась бы уговорить меня переодеться. И я не стала бы ее осуждать. Думаю, учитель на моем первом уроке готов был отчитать меня за непотребный вид, когда я вошла в класс, но, посмотрев в журнале мою фамилию, велел садиться и до конца занятия в мою сторону ни разу не взглянул.

Три года назад с мамой случилась бы истерика, если б она увидела, что я иду в школу в таком виде. Она бы кричала, плакала, называя себя плохой матерью, или просто закрыла бы меня в моей комнате. Сегодня радости великой она бы тоже не выказала, но спросила бы, нравлюсь ли я себе такая, а я бы кивнула, солгала, и инцидент был бы исчерпан. Причем скорее всего она вела бы речь даже не об одежде: сомневаюсь, что мой прикид проститутки расстроил бы ее больше, чем мой макияж.

Мама любит свое лицо. Не из чванства или спесивости — из уважения. Она благодарна за то, что дала ей природа. И не зря. У нее обалденное лицо, неземное — само совершенство. О такой красоте слагают песни и стихи, ради такой красоты совершают самоубийства. По такой необычной красоте мужчины в любовных романах сходят с ума, даже если понятия не имеют, кто эта женщина. Им просто необходимо обладать ею . Вот какая это красота. Это и есть моя мама. Раньше я всегда мечтала внешне быть такой, как она. По мнению некоторых, я на нее похожа. Может, и похожа, где-то в глубине. Если соскоблить с моего лица косметику и одеть меня пристойно, чтоб я выглядела как нормальная школьница, а не брызжущая бранью оторва подобно тем девицам, которых выволакивают из наркопритонов в телесериале «Полицейские».