Дибаш Каинчин - Голова жеребца

После этого Кепеш целый месяц лежал без ног. Но тут виноват он сам. Эх, опять виноват!

«Отомщу, — грозился Кепеш лежа. — Пусть хоть раз будет виновным Тарынчак!» И вот поэтому Кепеш, когда брат того Тарынчака — Табынар — вытащил нож и при этом был так похож на своего старшего брата, Кепеш сдержал руки ему сзади. Тут Кукпаш и разнес ему череп пестом.

А теперь вот отвечай!.. А как было хорошо жить…

Вот просыпается Кепеш, потягивается, потом садится на своем супружеском ложе, застеленном телячьей шкурой. Посидит, посидит, натянет одну штанину… зевнет, начинает шутить со своей Кураш. А та совсем шуток не понимает. Не до шуток ей — встает спозаранок.

— Кураш, а Кураш — начинает Кепеш, — знаешь, что вспомнил?

— Да что, Кепеш?

— В прошлом году в этом же месяце кукушки [10] Май на Алтае зовется месяцем кукушки. , по-моему, даже в этот же день двенадцатого новолунья, знаешь, где я был? Поехали табуны проведать, завернул к Кылчанам на свадьбу — они живут у горловины ущелья Иерсил. Ба, сколько народу! Все же протолкался в аил. Со всех сторон меня стиснули, и тут мое ружье — как бабахнет за спиной! Видно, нечаянно задели за крючок. Испугался — ну, выгонят. А никто не обратил внимания — вот как громко пели! Вот так да!.. А пуля ударилась о дымоход и — не поверишь — упала в очаг, прямо, в золу. Что делать? Подобрал я ее незаметно и положил обратно в карман.

— Ну что ты мелешь? И не лень тебе выдумывать эти глупости. Встал бы, дров наколол.

— Не веришь, мать? А помнишь, три года назад я привез тебе козла, так это его я той пулей застрелил…

Кураш слегка улыбается. А если бы сидел посторонний, покраснела бы и извинилась: «Не верьте вы этому Кепешу. Чтобы правду в его словах найти, надо их просеять семь раз, а то и десять…»

В эту зиму Кепеш месяц ходил холостым, свободным, вольным. И из-за чего: вернулся он из табунов, был так прекрасно настроен, что схватил два ведра и принес из речки воды, поставил чай. Вот чай вскипел, вот вечер наступил, вот ребятня наелась и уснула. Кепеш остался вдвоем с Кураш. Сидят, все чаюют. Так хорошо, спокойно у обоих на душе. И еще к этому прибавить надо то, что Кепеш полмесяца был в табунах. «Кепе-еш, а Кепе-еш…» — жена все говорит и говорит, «Кура-аш, а Кура-аш»… — начинает Кепеш. И вот тут — кок ярамас! — жена вдруг как закричит «Итатай!», как бросит пиалу в дверь, как схватит деревянную поварешку и — трах ею по голове Кепеша.

— Кудай, куду-уй! Что мне сделать над тобой?! Что! Сгинь ты с глаз моих, сгинь! Чтоб отныне я видела только спину у тебя!

— Как же это, мать? Неужели ты не нуждаешься в отце своих семерых детей?

— Уйди, говорю, уйди! Вон, вон!

Кепешу пришлось ночевать в юрте дяди. Утром приходит, жена не пускает домой. Поехал Кепеш к табунам. Приезжает через полмесяца — опять не пускает. Тогда приехал еще через полмесяца и тут услышал: «Садись, чаю попей». Кепеш почаевал и засобирался.

— Спасибо, мать. Однако, уходить пора.

— Ах ты, ирод, — накинулась на него жена, — где ты разорвал рукав своей шубы. А ну-ка, скидывай! Тут не то что тебя, ребятишек не успеваю латать.

И понял Кепеш, что жена соскучилась по нему. А ночью спросил у жены: «Мать, ведь так хорошо сидели, А ты вдруг… того… Отчего рассердилась-то, милая?» — «А ты чего кладешь ко мне в пиалу червей? — ласково спросила в ответ жена и потерлась щекою о плечо Кепеша. — Разве ты не знаешь, что я стала пужливой после того, как наступила на змею?» Оказывается, когда Кепеш черпал воду в речке, в ведро попала рыбешка с Мизинец — кортон, а оттуда уже в пиалу жены…

Чего только не перетерпел Кепеш из-за своих шуток! Нынче он, чтобы уплатить налог по мясу, сдал в колхоз одного-разъединственного телка, Йугуш взвесил его, потянуло на два налога. Обрадовался Кепеш, значит, телка, который будет в будущем году, можно зарезать. Йугуш сказал, чтобы Кепеш телка привел через неделю, тогда как раз погонят в аймак всех собранных телят. Через неделю Кепеш привел телка и отпустил в изгородь, где стояли уже приведенные телята. Никого не было, и Кепеш пошагал домой. Навстречу как раз попался Йугуш.

— Эй, Кепеш, веди своего телка.

— Нет, не буду. Пришла бумага из аймака. Освободили от налога…

И вот осенью заявляется налоговый инспектор; «Давай, Кепеш, рассчитывайся с государством».

— Телок-то куда делся?! — Кураш тут…

А у кого спросишь… Вот тебе — пошутил!

«Больше уже не пошутишь, — сидит и горюет Кепеш. — Сейчас тюрьма, тюрьма. Ох и несчастный я, даже самому себя жалко. Ну подброшу я голову жеребца в юрту Байюрека — поймают меня, а не сделаю этого, все равно рано ли поздно Йугуш меня выдаст… Зачем дальше жить? (Огляделся Кепеш вокруг.) Тьфу, и повеситься не на чем… Об этот камень голову, что ли, раздробить?.. Нет, надо жить… Ребятишек во что бы то ни стало выкормить, вырастить. Можно заново жизнь начать». Тут за курганом промелькнуло что-то черное, лохматое, и послышалось Кепешу, что этот оборотень крикнул ему: «Не жить тебе, Кепеш, не жить…» И еще что-то, только ветер унес те слова: «Кто это? Чей голос? — похолодела душа у Кепеша. — Да это же Табынар! Мстит Табынар!» Вскрикнул Кепеш и бросился бегом в село. Ног под собой не чуял и не помнил, куда и зачем бежит. Похож он был на змею, которой нечаянно на хвост наступили.