Валерий Залотуха - Свечка. Том 1

«А может, и правда – конец света?» – потерянно успел подумать Игорек.

Здесь придется прервать наше неспешное повествование, но вовсе не потому, чтобы таким образом удержать слабеющую интригу, а для того лишь, чтобы всё, чему суждено произойти в ближайшие двадцать четыре часа, было нами правильно понято. И потому мы должны будем забыть на какое-то время Игорька с его страстями, Хозяина с его сомнениями, сестер с их противоречиями, и уж конечно обиженных со всеми их обидами и сфокусировать свое внимание на двух монахах, ибо знаем мы о них до обидного мало. В самом деле, если все остальные, желая того или нет, явили нам уже не всю, конечно, но основную о себе правду, нередко голимую, а иногда даже и подноготную, то эта двоица, прикрываясь черными ризами, остается, можно сказать, инкогнито, хотя имена их мы знаем: и прежние мирские, и нынешние не от мира сего.

Ну хорошо, о. Мартирий и о. Мардарий, а еще что?

Кем они были, как раньше говорили, до семнадцатого года, не родились же они в подрясниках?

Вопросы эти не праздные, не риторические, а актуальные и сугубо практические. В самом деле, если до известных в стране перемен эти и подобные им люди в черном были такими же, как мы, то почему сегодня они говорят, а мы слушаем, они поучают, а мы внимаем, они порицают, а мы каемся, почему, в конце концов, мы доверяем им так, как не доверяем даже своим родным и близким, выдавая совершенно секретную о себе информацию, – доверяем настолько, что иногда возникает досада, охватывает раздражение, что хочется бросить все и уйти.

Это что касается верующих, точнее воцерковленных, но ведь и те, кто в церковь ни ногой, кто из убеждений своих, из памяти детства, отрочества и юности лба ни разу не перекрестил – они еще больше на этих людей в черном досадуют и раздражаются. Раздражение – чувство неопасное, что-то вроде сенной лихорадки, от которой никто не умирал, но тем не менее – неприятное, и самое лучшее средство данную неприятность преодолеть – это знание причин, вызывающих раздражение.

Может быть, наше знание о прошлом этих двух друзей и окажется тем целительным от него средством?

Хочется на это надеяться…

Нет, нет – нам это непременно нужно знать, без этого наша история остановится, потому что автор просто не решится шагнуть в пучину неотвратимо надвигающихся, еще вчера немыслимых событий, не рассказав об о. Мартирии и о. Мардарии все, что лично о них знает и что слышал от других.

Но чтобы в дальнейшем решительно двинуться вперед, мы должны сейчас отступить назад.

Итак, вперед – назад?

Вперед, читатель!

О. Мартирий не любил мир, и мир отвечал ему тем же.

«Ненавижу содомитов», – сказал о. Мартирий, приказав не подпускать к храму ближе чем на сорок метров тех, кого называют опущенными, кто сами себя называют обиженными.

Но сразу оговоримся – это бескомпромиссное чувство было напрочь лишено осуждения. «Разве мы осуждаем вшей, посыпая голову вшивого дустом?» – спрашивал себя о. Мартирий и сам же себе отвечал: – Никак!» Ненависть о. Мартирия к миру носила характер деятельный, содержательный – на пустое осуждение у него просто не оставалось времени, и получалось, что это не совсем ненависть или даже совсем не ненависть.

Но и не любовь, конечно, ибо какая может быть любовь к тем же содомитам, разве что содомская…

Решительно отсекая обиженных от храма, строго-на-строго запретив им к нему приближаться, о. Мартирий при этом нисколько не самоуправничал, а всего лишь выполнял поучения отцов церкви – великих и помене, а также предписания на эту, во все, оказывается, века актуальную тему вселенских соборов, которые не раз цитировал просвещенный в истории церковного строительства о. Мардарий.

Логика о. Мартирия была проста: чтобы спасти зараженный болезнью организм, нужно первым делом локализовать очаг заражения, и, лишенная связи со здоровой тканью, которой питается, зараза начнет пожирать самое себя – до полного очищения и выздоровления. Да, будет больно, да, скорее всего, что-нибудь отомрет и даже, возможно, отвалится, но разве можно бояться потерять часть, если речь идет о целом? Чтобы ответить на этот вопрос, не нужно даже прибегать к помощи Писания, где прямо так и сказано – настолько это очевидно.

Но действие равно противодействию… «Ненавижу содомитов», – сказал о. Мартирий, и содомиты – обиженные ИТУ 4/12-38 платили ему за это звонкой монетой, не просто ненавидя, но от всей души желая скорой и мучительной смерти в дороге или в зоне.