Мария Голованивская - Пангея

Юноша все прыгал и прыгал, заходя в воду в метре от опасных пиков, он входил в воду, как нож в масло, жестко, уверенно и нежно одновременно.

Константин засмотрелся.

Позвал охранника.

Велел пойти и разузнать, кто да что.

Пловец оказался тренером, некогда занимавшимся прыжками в воду. На Константина он смотрел прямо, не отводя глаз, отвечал на вопросы ясно и коротко, ни капли не демонстрируя желания понравиться и получить работу. Он стоял перед ним, развалившимся в плетеном кресле на веранде, рассеянно потягивавшим горьковатый бальзам со льдом и мятой, стоял босой на мраморных блестящих плитах, в одних синих плавках, бронзовый от загара, потряхивал мокрыми еще волосами и мечтал только об одном — поскорее вернуться к своим прыжкам.

Работу он получил.

Константин взял его личным тренером по плаванию, для начала поручив красавцу переоборудовать его личный бассейн.

— Главное, чтобы в бассейне было много солнца, — сразу же определил Пловец, сделайте именно такой проект, со стеклянной крышей, и принесите его мне, — приказал он архитектору.

Константин, услышав это его распоряжение, вздрогнул.

«Он что, знает мои тайны?» — мелькнуло у него в голове. Но добродушный его нрав мастерски умел выгонять из головы мух, роящихся над зловонными мыслями.

Пловец, двигаясь по суше кошачьей походкой, мгновенно подчинил себе двор, пеструю и говорливую челядь, он умудрился обаять даже Наину, разучившуюся улыбаться, но ради него все же вспомнившую эту фигуру лица. Константин, кажется, совсем влюбился в него, навсегда отвлекшись от Платона, он брал Пловца с собой на высокие совещания, приглашал и на пышные и камерные торжества, зазывал по делу и без дела к себе в кабинет и даже советовался с ним по государственным делам.

Нет, нет, Константин не был наивным или доверчивым. Иначе он никогда не женился бы на Наине, не сумел бы воспользоваться трещиной в душе Лота, возникшей после смерти Тамары, поначалу совсем крошечной, и запихнуть жалобно мяукающую власть себе за пазуху, ничуть не убоявшись, что она может обгадить ему всю душу. Он был вполне себе матерым, обладал безупречным оскалом, — но этот точеный юноша с вечно гладкой и загорелой кожей, измеряющий мир физической нагрузкой, работой мышц и правильным дыханием, ловко вырвал у него доверие именно тем, что имел, как считал Константин, другую природу — дикую, располагающую его между этим миром и тем.

Уча Константина плавать, он всегда плыл рядом с ним, кратко наставляя его и неизменно лаская воду ладонью. Он скользил по воде, под водой с такой легкостью и завораживающей силой, что Константин прощал ему это явное превосходство.

Как-то Пловец сказал:

— Тебе хорошо бы слушать отчеты твоих министров во время плавания, вот подтренирую тебя еще и ты сможешь. Они будут неуклюже барахтаться рядом с тобой, вода будет заливать им нос, рот и глаза — и они будут говорить правду.

Константин оценил этот совет.

Перестроенный Пловцом бассейн превзошел все ожидания. Солнце проникало сквозь купольную стеклянную крышу и играло синей водой, давая бликам свободно резвиться на мраморном полу и мраморных стенах. Из-под пола в обозначенных местах били струи с теплой и холодной водой, как это бывает в лесных озерах. Нажатие кнопки давало выход волне, соленой или пресной, или же устанавливало течение воды — мощное, сродни горной речке, или еле заметное, такое, какое присуще равнинным рекам. По стенам, в проемах между огромными прямоугольными окнами, красовались фотографии чемпионов в два человеческих роста — и каждый чувствовал себя карликом рядом с ними.

— Для острастки, — объяснил Пловец.

Они перешли на «ты» очень быстро, после полугода тренировок. В этом не было ничего противоестественного — учитель и ученик, покоряя премудрости присущего от природы человеку умения — плавать, должны быть близки, и они через короткое время сделались близки по-настоящему.

Константин доверил Пловцу реконструкцию всех главных бассейнов страны, но не только в этом он проявлял себя.

— Посмотри, — говорил он, расхаживая в вечерние часы по кабинету Константина и отпивая из бокала старый бурый коньяк, — посмотри, какое уродство натворили люди в городах.

Шаги его пружинили на ковре, темно-синий свитер из мягкого кашемира ласково обтягивал сильную спину и живот, на шее мерцало золотце медальона.

— Что такое эти все тренажерные залы?!! Вялые рыхлые людишки хватают там руками мертвое железо, месят руками замученную грязную волну, полагая, что плывут, а на самом деле они разрушают себя и более ничего — потому что предают в себе самое главное — природу. В городах нет человеческой природы, — любил повторять Пловец, — только скотская, потому что только скоты живут в стойле. Они даже не подозревают о том, какая сила таится в воде, двигающая молодое растение к свету сквозь асфальт, даже бетон…