Дина Рубина - Белая голубка Кордовы

Он стал вкладывать листы в конверты, надписывать их… — и на это ушло еще полчаса.

Наконец встал, потянулся, еще раз просмотрел аккуратные стопки надписанных конвертов… затем подошел к кровати и склонился над девушкой. Такой глубокий жаркий сон — она ни разу не поменяла позы, не почесала носа во сне, не перевернулась, ни слова не пробормотала.

Он осторожно взял ее за щиколотку — совершенно мамина, узкая, но крепкая стопа, — легонько сжал и позвал по имени. Она не отзывалась.

Тогда он приложил ладонь к ее пунцовой щеке, погладил колтуны волос и сказал:

— Просыпайся, детка. Нам нужно кое-что обсудить.

Она промычала что-то, открыла глаза и села. И еще минут пять сидела так, покачиваясь с закрытыми глазами… Потом разом вскочила и принялась одеваться. Вот свинтус, с веселым удивлением подумал он, совсем меня не стесняется!

— Погоди-ка! — велел он, когда она застегнула лифчик. Быстро отколол английскую булавку на нагрудном кармане своей рубашки, достал зеленовато-серый, как денежная купюра неизвестного государства, чек Банка Ватикана, свернул его, упаковал в свой носовой платок и, подойдя к Мануэле, бережно вложил внутрь лифчика, для верности застегнув булавкой.

— Что это? — спросила она еще хриплым со сна голосом.

— Наше наследство, — коротко ответил он. — Наши поместья, виноградники, дома и корабли… А сейчас приведи себя в порядок и сядь вот здесь. — Он поставил стул перед собой. — Нам нужно поговорить, и это очень важно, иха. После чего мы поедем.

Она сидела перед ним на стуле, касаясь его колен своими. Иногда, если он хотел особенно крепко втемяшить в ее голову ту или другую информацию, он наклонялся и кулаком легонько отбивал свои слова по ее коленке.

Вообще-то, список дел, которые ей предстояли, он подробно составил на бумаге — каждое под своим номером, и шли они по мере важности, но были еще кое-какие детали, которые предавать бумаге он не хотел. Ничего, запомнит, она умная. («Твоя мама очень умная, Зюня… но вот эта ужасная, проклятая кордовинская кровь!»)

Черта с два! Только этой крови он сейчас и доверял, только на нее и была сейчас надежда.

Она молча угрюмо слушала… про каких-то Бассо и Луку, которым полагались проценты (смотри не забудь, это дело чести), про Марго (не перепутай, тут все адреса и конверты), про адвоката Рони Таля (он хороший парень и поможет тебе со всей юридической тягомотиной, береги бумагу, это завещание, он знает мой почерк и все заверит), про банковские карточки (будь аккуратна с номером швейцарского счета, постарайся просто запомнить его), про дарственную на коллекцию картин, которая будет теперь навеки принадлежать Иерусалимскому университету (дед был бы доволен)…

— Но главное не это, — проговорил он наконец. — Запоминай. Ты прилетишь в Израиль, и сразу из аэропорта, никому не позвонив, возьмешь такси до поселка Шореш. Отыщешь старый дом в саду, вот по этому адресу, и отпустишь машину. Делать все будешь совершенно одна, как бы тебе ни было трудно. Ты — крепкая девочка, ты справишься. В чемодане ключи, там довольно сложные замки, но ты сообразишь. Не забудь, что ключ от самой мастерской — в подсобке, в корзине с луком и чесноком. И сколько бы ни потребовалось на это времени, ты во дворе, постепенно и методично будешь сжигать на небольшом, не подозрительном костре всё, что сможет там сгореть: холсты, подрамники, бумагу, даже кисти. Осторожней с огнем, не повреди моих фруктовых деревьев.

Всякие химикаты, лаки, разбавители просто выльешь в унитаз, бутылочки выкинешь на помойку. Все инструменты и непонятные для тебя приспособления сложишь в ящик и вывезешь на такси в лес — как на пикник, — просто оставишь на опушке. Затем позвонишь старому Нахману и отдашь ключи. После чего напрочь забудешь и о доме, и о костре, и о том, что делала…

— Для чего все это? — хмуро спросила она, глядя на него исподлобья.

— Чтобы сохранить ценность множества превосходных полотен, которые я подписал не своим, а чужими знаменитыми именами, и которые находятся сейчас в музеях и в частных коллекциях в разных странах. Чтобы их не выкинули на помойку люди — эти жалкие снобы и невежды, ни черта не понимающие в искусстве.

Он перевел дыхание… и, улыбнувшись, проговорил:

— К тебе там явится черный кот, и явно будет в недоумении. Его зовут Чико, он удалец и пират, и сам себя прокормит. Но, все-таки, вытащи из дома на террасу весь его корм — ему надолго хватит…