Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

— Нет, я не могу!

— Ты не хочешь?

— Я не могу!

Он смотрел на нее, не понимая. Она попыталась объяснить:

— Это из-за…

— Альбаны?

— Да.

— Потому, что она здесь?

— Ну да. Я же не привыкла к такому.

— Нам придется к этому привыкать, да?

Патрисия задрожала еще сильней. Она искала решение и выдала такой экспромт:

— Ты прав, нам придется к этому привыкать… А пока я тебе предлагаю доказать, что ты готов разделить со мной жизнь…

— Давай!

— Давай проведем эту ночь вместе, но не будем заниматься любовью.

Он задумчиво посмотрел на нее, потом его лицо осветилось любовью, и он с готовностью согласился.

Патрисия тоже сделал вид, что она рада. Несмотря на то что комната Альбаны была в дальнем конце коридора, на самом деле ей не хотелось секса. После того, что пережила ее дочь, допустить к своему телу мужчину, пусть даже Ипполита, было для нее невыносимо. Да, в этот вечер она ненавидела и мужчин, и плотскую любовь — эту пытку, которую выдают за наслаждение, — и не понимала, как еще недавно ей могло это нравиться.

Проснувшись утром, она обнаружила, что Ипполит уже встал и по квартире распространяется аромат поджаренного хлеба.

Она направилась в кухню, но застыла в коридоре: из кухни доносился смех — негромкий смех двух давно знакомых людей, которым хорошо вместе, а не просто реакция на веселую шутку.

Она видела их спины — Альбана и Ипполит пили кофе. И оба вели себя спокойно и расслабленно, по их позам Патрисии показалось, что они абсолютно друг друга не стесняются — обычно для такой непринужденности требуются месяцы общения.

Она увидела, как рука Ипполита потянулась к щеке Альбаны и почти с нежностью сняла приставшую хлебную крошку.

— Вон! — заорала она на всю квартиру.

Те двое подскочили.

— Вон!

Они обернулись и увидели Патрисию, лицо которой исказилось от ярости.

— Вон, Ипполит! Между нами все кончено, и ноги твоей здесь больше не будет. Ты меня понял? Никогда!

Все произошло быстрей чем за полчаса, но Патрисия снова и снова переживала эту сцену. Да, несмотря на протесты Ипполита, несмотря на то что Альбана ничего не понимала, Патрисия оттолкнула своего возлюбленного и объявила, что разрывает с ним отношения.

Когда он попросил объяснений, она отвечала, что объяснение он и сам знает, ему надо только заглянуть себе в душу.

В этот момент Ипполит совершенно переменился. Его кожа посерела, глаза потухли. Он, кажется, даже стал на несколько сантиметров ниже и ушел, подавленный, не сказав ни слова.

С тех пор Альбана и Патрисия почти не разговаривали. Их общение ограничивалось несколькими фразами по делу. Зато Патрисия дважды приглашала к себе доктора Жемайеля. В первый визит у нее обнаружился вагинальный микоз. Во второй — дело было в том, что она внезапно почувствовала слабость и потеряла сознание. Доктор прописал ей анализ крови, чтобы проверить, нет ли у нее анемии.

На третье утро после их разрыва мадам Симон снова попросила Патрисию с ней побеседовать. «Ну и черт с ней, сейчас я ей все выложу».

Доктор посмотрела на Патрисию, обвела взглядом квартиру, вздохнула, а потом снова взглянула на Патрисию:

— Я выскажусь резко.

— Ну, при таких делах, как у меня…

— При таких, как у вас? Очень интересно. Вам пришлось за последние дни стать жертвой насилия?

— Вы что, шутите?

— Нисколько.

Патрисия не знала, что сказать.

Врач настаивала:

— Я действительно хотела бы знать, какому именно насилию вы подверглись.

Патрисия чуть не взорвалась, но смогла сдержать гнев. «Только не при психиатре! Держи себя в руках».

— К кому вы, по вашему мнению, обращаетесь подобным образом, мадам Симон? — спросила она медленно и спокойно, считая, что одержала победу.

— К матери жертвы насилия, а не к самой жертве.

Патрисия подскочила от удивления. А доктор продолжала спокойным, мирным тоном:

— Вы подменяете собой вашу дочь. По вашим словам, можно подумать, что это на вас напали, что именно вы ощущаете страдание в своем теле, что это вы больше не занимаетесь любовью.

«Что? Да откуда она знает?»

— Я думаю, что вы очень хороший человек, Патрисия, но вам не хватает эмоциональной зрелости. Я вижу это по Альбане: вы ведете себя скорее как дочь своей дочери, чем как ее мать.

— Что вы такое говорите?

— Вы бродите по квартире, ничего не делая, только читаете, вы никуда не выходите, вы слишком многого ожидаете от общения с дочерью. Это она рассказывает вам о том, что происходит в мире, это она вынуждает вас бороться с отчаянием, она заставляет вас периодически мыться, приводить себя в порядок, ходить к парикмахеру. Неужели она же должна еще и свести вас с каким-нибудь мужчиной?