Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Перед ней стояла особа, не имевшая с Патрисией ничего общего. Отражение рассказывало совсем другую, незнакомую ей историю. Она ощущала себя неудержимой бунтаркой, а перед собой видела зрелую солидную даму. Крупное тело было увенчано маленькой головкой, черты лица казались мелкими и невыразительными. У нее был круглый короткий подбородок, и величественная посадка головы придавала Патрисии особый шарм; теперь же шея так располнела, что нижняя челюсть, казалось, лежала на массивном чурбане.

Руки бесконтрольно засуетились, стараясь обмять живот, талию и грудь, безуспешно ища прежние формы. Груди, пожалуй, неплохи, они стали круглей и нежней. Но кто об этом знает, кроме нее?

Она подошла к зеркалу вплотную, стараясь не видеть жутких волос, и принялась разглядывать кожу: та стала более пористой и рыхлой, на щеках рдели пятна. Да, Патрисия выглядела именно как опустившаяся сорокапятилетняя женщина, и никак иначе.

Из глубин ее тела вырвался вздох и с ним язвительный вопрос:

— Зачем?

И тут нахлынула волна освобождения. «Да! Зачем?» Почему бы не принять эту новую Патрисию? Чего ради воевать с ней, сокрушать ее диетами, лишениями, истязаниями, ограничениями, тренировками? А если она полюбит ее, эту незнакомку… В конце концов, это ведь и есть она, Патрисия…

Она бросилась на кровать.

«Кончено! Довольно попыток нравиться! Хватит ужимок для привлечения мужских взглядов! Хватит беготни за модными шмотками ради чьего-то одобрения! Долой страх превратиться в кита! Кончено! Я покидаю торжище любви, и отныне моя жизнь снова принадлежит мне».

Она довольно хохотнула:

— Какое счастье!

Минутой раньше она была в отчаянии, теперь же ликовала.

Этим решением она отпускала себя на волю. Она больше не будет женщиной в глазах других, в глазах дочери — нет, она будет собой. Пройдясь по квартире, Патрисия ощутила себя хозяйкой собственной жизни. Схватила из холодильника йогурт, включила телевизор и села перед ним, чтобы полакомиться в свое удовольствие.

На экране крутился длинный назойливый ролик с рекламой приспособления для уменьшения живота и накачки пресса. Плохо дублированные американские спортсмены горделиво расхаживали перед камерой, хваля на все лады достоинства аппарата.

— Ну и цирк!

Женщины демонстрировали единый оранжевый загар, мужчины были одного карамельного оттенка. Командный дух был на высоте.

— Уму непостижимо, насколько агрессивно спорт воздействует на эпидермис! — заметила Патрисия. — Человек, взаимодействуя с гантелями и тренажерами, приобретает противоестественный цвет кожи.

А что у них с зубами! Бодибилдинг приводит к странным последствиям: калифорнийские спортсмены, улыбаясь, тем самым постоянно выставляют напоказ клыки, резцы и коренные зубы омерзительно белого цвета, что твоя выставка протезов.

— Гуманоиды!

Нет, это не женщины и не мужчины: это мутанты. А вы видели грудную клетку Джима, тренера, у него мускулы прямо-таки извиваются под коричневой шкурой, как змеи? А чего стоит фигура Карри, журналистки, подключенной к баснословно-сложному аппарату для тренировки живота и ягодиц, костлявой, как изголодавшаяся газель, но оснащенная такими твердыми сиськами и задницей, что они чуть не гремят! Вычищая пальцем остатки йогурта, Патрисия поняла, что пришельцы уже высадились на нашей планете и, не вызывая подозрений, тихой сапой заполонили экраны телевизоров.

Так, о порядке оплаты кредитными картами… Патрисия почувствовала легкий укол, но тут же успокоилась. Еще вчера она заказала бы этот товар для очистки совести — это создавало иллюзию, будто она проделала комплекс гимнастических упражнений, — и получила бы чудодейственный предмет, который тотчас присоединился бы к своим собратьям под ее широкой кроватью, но сегодня она порвала цепи. Она не только выключила телевизор, не сдавшись на уговоры сладкоголосых сирен, но и решила слопать тирамису, прибереженное для дочки.

Напевая, Патрисия расхаживала по квартире с блюдцем и ложечкой; ее нёбо, услажденное сочетанием крема, кофе и амаретто, блаженствовало.

Опершись о подоконник, она увидела мужчину посреди площади. И вздрогнула.

Он подстригал газон на площади Ареццо. И был почти голым.

«Мужчина не имеет права быть таким красивым».

Перестав жевать, она уставилась на садовника: одежды всего ничего, шорты и ботинки; прекрасно сложен, форма атлетической груди подчеркнута негустой растительностью, сильные плечи и бедра. И эта шея… само совершенство. Она поймала себя на желании поцеловать его в затылок.