Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

— Что ты мне посоветуешь, дорогая?

Вопрос застал врасплох Альбану, которая ждала ожесточенного отпора и готовилась к перебранке.

— Ну да, — повторила Патрисия, — что мне делать?

Альбана села и угрюмо вздохнула:

— Сходи к своей парикмахерше.

— Завтра же и схожу.

— И соблюдай диету.

— Ты нрава.

— Я серьезно.

— Понимаю. Сколько кило?

— Начни с десяти. Там будет видно…

— Хорошо, дорогая, — смиренно прошептала Патрисия. — А потом?

— Ну и пойдем купим тебе новые шмотки, только не эти твои балахоны и паруса для катамаранов.

— Правда? Ты пойдешь вместе со мной?

Патрисия, как ребенок, выпрашивала любовь. Сцена принимала неприятный оборот: Альбана превращалась в мать собственной матери, и ей пришлось смирить воинственный пыл.

— Да, я помогу тебе. Но сначала похудей!

Патрисия согласно закивала и тут же поймала себя на новом ощущении: у нее зарождается второй подбородок.

Мать и дочь удрученно прислушались, как на площади препираются попугаи. Что могли друг другу сказать эти идиотки?

Патрисия выдохлась. Капитулировав перед дочерью, она готова была и к другому отречению: зачем принуждать себя к изменениям? Если время приступило к своему труду по разрушению ее тела, мудрость состояла в том, чтобы принять эту данность… разве не так? Если не мудрость, то, во всяком случае, лень. «Ужас, как я обленилась…»

— Но зачем мне вся эта канитель? — снова заговорила Патрисия.

— Ты шутишь?

— Нет ничего мучительнее диеты. Трудно побороть привычки. Да и для чего?

— Для себя.

— Для меня? Мне наплевать. Во всяком случае, я решила на это плевать.

— Ты смеешься? Ты же на себя плюешь, а значит, себя не уважаешь. Ну и потом, если бы ты постаралась, это было бы и для меня.

— Тебе за меня стыдно?

Конечно, так оно и было, но Альбана понимала, что сознаться в этом было бы слишком жестоко.

— Вовсе нет. Но если бы ты взяла себя в руки, я, наверно, гордилась бы тобой. А?

Довольная своим ответом, Альбана закусила удила:

— И потом, кто знает, ты могла бы встретить мужчину…

Патрисия никак не отреагировала на последнюю фразу.

Альбана не сумела прочесть ничего на бесстрастном лице матери, и брякнула:

— Ну да! С чего бы это твоя жизнь была кончена?

— Моя жизнь?

— Твои привязанности… твои любови…

Она не решилась добавить «твой секс», она ненавидела резкие и прямые выражения, а о сексе могла говорить только резко и грубо.

Патрисии пришло в голову: «Так вот что такое счастье в представлении моей дочери: подцепить мужика! Какая пошлость! И никаких амбиций! Мучить себя, скручивать в бараний рог, идти на жертвы, и все ради того, чтобы бросить себя в лапы самца! Вот убожество…» Но она только проворчала жалобным голосом:

— О, мужчину… в моем-то возрасте…

Альбана вспыхнула, вдруг поняв, что мать права:

— Куча людей меняют жизнь после сорока пяти. Ты не станешь первой вдовой, вышедшей замуж.

На сей раз Патрисия бросила на дочь неодобрительный взгляд. Та почувствовала это и пробормотала:

— В конце концов, ты не обязана выходить замуж… Но ты не была бы одна… и была бы счастлива…

«Поразительно… Когда подумаешь, для чего она бунтует и оригинальничает… Она, несомненно, хочет сказать, что счастье — это пристроить свою мать и больше никогда не вспоминать о ней. Да, видимо, так оно и есть».

— Ты сегодня утром не занята, дорогая?

Альбане почудилось, что под маской доброжелательности мать хочет выставить ее за дверь… Но, глядя на ее огорченное, поникшее лицо, она отогнала это подозрение и вынуждена была признать, что начинает опаздывать.

— До свидания, мама. Я рада, что у нас был этот разговор.

— Ах да, я тоже, — отозвалась Патрисия умирающим голосом. — Это был очень полезный разговор.

Альбана внезапно очутилась перед матерью и как-то неестественно изогнулась. Патрисия поняла, что та хочет поцеловать ее.

«Ах нет! Сначала нападает на меня как коршун, а потом лезет обниматься! Пусть идет лижется с мальчиками!»

С притворной грустью она откинулась на спинку дивана, отвернувшись от дочери, чтобы избежать излияния чувств.

— Поторопись, дорогая. Твоя старая мамочка подумает о том, как ей помолодеть.

Закрыв глаза и напряженно прислушиваясь, Патрисия убедилась, что Альбана отступила, вышла из комнаты, щелкнула замком входной двери.

Она спрыгнула с дивана, бросилась в спальню, стянула с вешалки платья и оттолкнула кресло, чтобы видеть себя во весь рост в напольное зеркало.