Клаудио Магрис - Вслепую

Я ответил Блашичу да? Нет-нет, я просто промолчал. Молчание — знак согласия? Возможно. Я находился в той комнате и чувствовал на своих плечах бремя вековой усталости. «Отупевший диплоид-долгожитель вруг вспомнил о своём возрасте…». Я осознавал: нужно что-то сказать, парировать что-то безмерно ужасное, но в тот миг у меня в голове будто не оказалось никаких мыслей, я даже не понимал, о чём Блашич говорит; причём тут какой-то утонувший офицер, расплющенное тело которого волнами отнесло от гавани Самарич, где он рухнул в море и разбился о скалы, а его останки обнаружены у островка Трстеник? Тело качалось на воде, точно сухое бревно, маленький блуждающий остров. Так они и рождаются, острова: из крови. И мой Керсо и моя Михолашика появились из тела Абсента, разорванного на куски и унесенного отливом: благоденствующий на смерти цветок. Благодаря подводным вулканам и цунами с морского дна поднимаются удивительные архипелаги.

Кто он и почему сбросился в море? Причём тут я? Я понятия не имел, что Мария его сонного там оставила. «Так даже лучше, — доносились до меня точно из глубины веков слова Блашича, — иначе его бы обязательно отправили под трибунал за сообщничество твоему побегу или нерадивость, а может быть, просто сразу расстреляли бы без занудных формальностей». Поэтому было бы уместнее сейчас не впутывать Марию, ради ее же блага: если бы стало известно об оказанной ей нами поддержке, она была бы признана шпионкой или работающим на нас агентом. Кто знает, какая бы её тогда ждала участь. А так, просто обвинение, конечно, оно неизбежно, но потом, если бы она спаслась, то уж точно бы нашелся приемлемый способ, и тогда — Блашич подталкивал меня, оцепенелого и согласного, к двери, как Вы сейчас, доктор… Да-да, я иду спать, я утомился, я принял все лекарства, а-то и чуть больше; карамельки для горла, мне нравится их рассасывать, и я действительно очень устал.

Произнести что-то, восстать, не согласиться. Бесчестье. Отстаньте от Марии! Пусть я вновь окажусь в Голом Отоке! Но я ошарашен, оглушён, я молчу и не понимаю, о чём мне талдычит товарищ Блашич. Громадные волны обрушиваются на понтик, на меня…, гул, удары водных масс о корму, биение колоссального, чудовищно большого сердца, которое пыхтит и задыхается снаружи… Один раз в устье Дервента моряки поймали, втащили на палубу и разделали акулу, вырвав у неё сердце, они бросили тушу гнить. Сердце беспорядочно сокращалось ещё добрых полчаса, будто окровавленная губка, высыхающая и умирающая на солнце. Сердце мира бьётся настолько сильно, что заглушает моё. Мир — это здоровенный кит, а я — проглоченная им рыбёшка в липком желудочном соке: надо мной сжимается и вздрагивает сердце; когда-нибудь оно взорвется, лопнет, плоть рыбины будет пробита насквозь, и через образовавшееся уродливое отверстие меня, как и прочую слизь и нечистоты, вытолкнет наружу, а затем волны выбросят меня, как ненужный хлам, на берег.

«Отец неразумный громко вскричал; а она, тот крик услышав, схватила сына, что плачем зашелся, его швырнула на землю, и, словно тело ее обратилось в призрак иль ветер, вынеслась прочь из чертога, и в глубь погрузилась морскую, гнева полна, и обратно уже затем не вернулась… [72] Аполлоний Родосский… Песнь IV строки 873–879. Буквальный перевод с итал.: «Безумная, несчастная, преданная богом, научившим пожирать своих детей, уничтожать потомство и род пресекать, бросается она, свершившая святотатство, в соленые воды, ступни ее отрываются от возвышающегося над океаном утеса. О, ложе многих скорбей, сколько бед ты причинило живущим? Я увидел…». Русский перевод и текст Магриса в данном случае не совпадают. ». Трус, покажись, не прячься…

Нет, я ничего не увидел, до меня только дошли смутные слухи. Я вроде бы знал и одновременно с этим не догадывался, что она в положении. Мужчине так трудно понять: это вызывает и умиление, и стеснение, ты не ведаешь, что это, есть ли это или ещё нет, сын ли это или что-то другое; может статься, именно поэтому она, ведомая гордостью, мне так ничего и не сказала. Теперь я знаю. Мой сын. Наш. Солнце будущего. Пока совсем не видно, где оно там за горизонтом, в темноте, но оно есть, крохотное великое солнце, оно приближается, оно должно подарить сердцу свет, а между тем… Говорят, что её избили в живот во время допроса, кажется, какие-то герцеговинцы. Она якобы их спровоцировала, бросила им вызов, вложила в руки нож. Сколько повивальных бабок и нянек у одного дитя? Герои учатся поедать своих детей у самих богов. Я тут, в безопасности, она, они там… Я бы не осмелился узнать что-либо о ней, будучи здесь один. На Острове Мёртвых напротив Порт-Артура прорастают только сорняки, сгрести бы их в кучу и вымести прочь.