Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

Заставив себя один раз в упор посмотреть на пивную, она уже никогда туда не ходила, но теперь, когда она ездила в город, собственный призрак следил за ней из окна с ненавистной улицы. Чувство вины сменилось сожалением, что она ни разу не осмелилась привезти мужа посмотреть на дом, где рождались ее планы и честолюбивые мечты. Как-то вечером, когда ее одолевала тоска, она чуть не рассказала свою историю Месселу, который вечно ее выпытывал, учуяв, что миссис Джексон так же бита жизнью, как и он; но она вовремя спохватилась. Он этого не стоил. Что-то грязное тяготило его совесть, тайная гордость блудных детей была ему неведома, и его заклинило на заботах о своем костюме.

Сегодня Скор словно бы подобрался к ней украдкой. Она поставила машину и вошла в церковь, в которую не заходила с детства. Конечно, церковь показалась ей меньше, и латинские надписи, высеченные на каменных стенах, как бы спустились ниже. Она прочла одну, по привычке выискивая ошибки. Орган пронзительно заиграл туш, и ей послышался голос мужа в той церкви в Тулоне, во время медового месяца: "Нашел. Смотри-ка!" Они искали могилу графа де Тилле. Она сказала, что Тилли — потомки французских эмигрантов. Он был непростительно наивен, как все богачи, и ему льстили ее выдумки. Но сейчас орган мычал, как все коровы Тома Флетчера, вместе взятые, а по проходу шагал сам Флетчер, ведя к венцу невесту — сестру Мэри. Он шагал четко в такт свадебному маршу, нагнув украшенную вихром голову на короткой сильной шее; подбородок у него выдавался вперед, лоб был нахмурен; он не сводил глаз с алтаря, и похоже было, что сейчас он на миг приостановится и, как бык, ринется вперед, пробежит последние три ярда и вздернет на рога священника, разметав в воздухе его стихарь. Но он просто остановился, непринужденно, как торговец на ярмарке.

Ей захотелось подчеркнуть, что она не такая, как они все, и спросить: "Вы не находите, что это неприлично?"

Но невысказанный вопрос утонул в пении свадебных гимнов; особенно старались одна из тетушек невесты, сидевшая позади, и дядюшка, розовый, как лососина. Обряд невольно захватил миссис Джексон, и, выйдя из церкви, она уже улыбалась, возбужденная веселой болтовней вокруг. Она ехала к дому Флетчеров и впервые после развода ощущала, что она одинока и свободна. В глазах других женщин тоже вспыхивало нечто вроде голода.

На лужайке, как заранее хвасталась Мэри, был раскинут красно-белый полосатый шатер. Да, сегодня было чем похвастаться! На шляпах у женщин — прямо выставка цветов, а между шляпами открывалась широкая панорама полей, и лесов, и холмов, все это жужжало и стрекотало на солнце, а снизу, с выгонов, медленно подступали к садовой ограде любопытные коровы, такие же взволнованные, как гости. Ей было непривычно видеть вокруг так много молодых людей, чьи загорелые шеи выделялись на фоне белых воротничков. Новобрачная была при полном параде; красуясь перед мужем, она без устали таскала его от одной группки к другой. Флетчер с самоуверенным видом стоял среди гостей, по обыкновению утробно крича, но кланяясь — по-настоящему кланяясь — женщинам, молодым и старым. Голосистая тетушка заговорила с миссис Джексон, и та, чувствуя, что от нее ожидают ученых и интеллигентных слов, звонко сказала:

— У мистера Флетчера голова римского императора.

Тетка оторопела. Миссис Джексон объяснила:

— Профиль чеканный, как на медали.

— Он завоевал два первых приза в Котсбери, — сказала тетка, всей душой принадлежавшая современной жизни.

Миссис Джексон повторила свое замечание священнику, тот кивнул, и ей захотелось развить эту мысль.

— Мы забываем, что благосостояние Римской империи зиждилось на скотоводстве.

После этого сообщения священнику захотелось убраться подальше, и он поспешил представить учительницу другой тетке:

— Это та самая миссис Джексон, о которой так много рассказывает наша Мэри.

— Ах, если бы бедняжка Дорис дожила до этого дня. Так только что сказал мне Том. Как это грустно! Она была его первой и единственной любовью, — сказала тетка.

Весь день эта фраза не выходила у миссис Джексон из ума. Рано или поздно каждый в городе и округе с глубоким вздохом произносил ее. У Теда Арчера первых и единственных любовей было бесчисленное множество, ее сводные сестры без конца сплетничали о них. Каждый божий день, исключая базарный, город жил любовью, даже когда покупатели расплачивались в лавке или женщины посещали библиотеку и собирались на чашку чая. На любовь намекали опущенные шторы на окнах. Великая любовь читалась во взглядах людей, от которых этого вовсе нельзя было ожидать.