Мелани Бенджамин - Я была Алисой

— Мужчинам нужно больше времени, Алиса. Они взрослеют не так быстро, как мы. Мужчина постарше — отличная пара.

— Правда? А возможно… возможно ли, чтобы мужчина был старше лет на двадцать?

— Возможно.

— А как ты поняла, что любишь папу? Это он тебе сказал?

— Боже правый! Конечно же, нет. Мужчины и про себя-то никогда ничего не знают, и нам приходится им все растолковывать. Нет, дитя мое, это я сказала ему, хотя, конечно, лишь после помолвки. Но я дала ему все понять раньше. Видишь ли, есть разные способы это сделать. Но помни, прошу тебя, Алиса: любовь — еще не все. Кроме нее, есть семья, образование и потенциал. Ну и состояние, разумеется.

Я не вполне ее понимала. Какое-то состояние было и у меня. Какое-то состояние имелось у всех, кого я знала. Исключая слуг, конечно.

— А еще должно быть… должно быть некое взаимное чувство. Взаимоуважение, взаимная симпатия, доброжелательность — вот, пожалуй, как бы я выразилась.

— Доброжелательность и симпатия?

— Да. Ты сама поймешь… увидишь все это в его глазах.

Мое сердце затрепетало, лицо загорелось: я вспомнила глаза. Ярко-голубые глаза, глаза, преследовавшие меня повсюду, куда бы я ни направлялась. Я чувствовала на себе их взгляд, даже оставаясь одна. Особенно… особенно это случалось по ночам, когда сестры спали, а я лежала на спине с открытыми глазами. В очень тонкой, почти невесомой хлопковой ночной сорочке, имевшей, таким образом, некое сходство со стареньким платьем цыганской девочки.

Я удрученно покачала головой: последнее время я потеряла бдительность. Мысли могли и удивить, и шокировать меня. Я не знала даже, откуда они берутся, однако чувствовала, что пока еще сама могу за ними уследить.

— Бедный Берти, — пробормотала мама.

— Кто это?

— Принц Уэльский.

Я обрадовалась возможности отвлечься от своих мыслей и думать о чем-то другом, ибо подозревала, что мои мысли опасны, хотя и не могла объяснить — отчего.

— Почему он бедный?

— Потому что члены королевских семей никогда не женятся по любви. Любовь — это, конечно, не все… вряд ли я сочла бы ее единственным поводом для брака. Но я знаю Берти. Он доставил твоему отцу много хлопот, пока жил здесь. Он никогда не будет счастлив с маленькой славной принцессой, как бы красива она ни была.

— А она красива, правда? — Я с восхищением разглядывала портрет принцессы Александры в газете. Она поражала своей красотой: темные волосы, чудесные большие глаза и самая тонкая талия из всех, что мне доводилось видеть.

— Да, но ее красоты недостаточно, чтобы удержать Берти. Однако это не наша трудность, правда? Бедная королева — она до сих пор в трауре.

После смерти принца Альберта более года назад мама заказала для нас несколько зимних платьев — черных и серых с черной каймой. Когда я узнала, что нам больше не нужно их носить, то очень обрадовалась.

— Мама, а какое состояние должно быть у джентльмена, чтобы он считался подходящей парой? — Я взглянула на мать, приготовившись к новым подсчетам. Но увидела ее закрытые глаза и услышала ее ровное дыхание.

Медленно поднявшись, осторожно, чтобы ничего не задеть на столе своими широкими рукавами, я наклонилась и поцеловала ее в лоб. Он оказался липким, и я слегка подула на него, желая развеять мамины беспокойные мысли. Затем подошла к окну и плотнее задернула тяжелые парчовые гардины, чтобы в комнату не проникал неослабевающий шум улицы.

Делая это, я бросила взгляд через весь сад на старую библиотеку с выгнутой куполообразной крышей и маленькими окошками, где жил мистер Доджсон. А потом на ум мне пришел принц Уэльский, у которого должна была состояться свадьба.

В те дни мне казалось (ибо меня тоже захватила свадебная лихорадка, хотя я бы ни за что в этом не призналась; картинка с изображением принца и его невесты лежала у меня под подушкой, где ее никто не мог найти), будто сам воздух пропитан любовью. Впрочем, наверное, мы просто ждали ее. Любовь овевала обнаженные ветви деревьев, согревала камни двора перед колледжем в солнечные дни. Хотелось верить, что счастливая любовь существует не только в сказках или выдуманных историях. Хотя в историях, рассказанных мистером Доджсоном, ее не было вовсе. Мне внезапно пришло в голову, что его истории почти всегда отличались скупостью чувств. Почему? Может, он нуждался в ком-то… кто мог бы его вдохновить?

Однако такой рассказчик, как он, без сомнения, должен был в глубине души верить в счастливую любовь. Возможно, он мог бы завершить ею мою историю. Рассуждая в таком ключе, я покраснела, но не отказалась бы ни от одного своего слова. Они не прозвучали вслух, они остались внутри меня, где-то в отдаленном уголке моего сердца. Как знать, может, еще не все потеряно — ведь история еще не написана.