Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Кроме памяти Моисея, в нас есть еще и память его предка — память Иакова, бежавшего от голода в Земле Обетованной в Египет. То есть тоже в Рай, текущий молоком и медом. Это сбивало нас и продолжает сбивать.

Из тех, кого я знаю, многие убеждены, что наконец мы идем правильной дорогой, что вообще ссориться с фараоном, уходить из Египта было непростительной, преступной ошибкой. Следовало не противопоставлять своего Бога местным богам, не грозить, что прямо завтра встанем и уйдем, только нас тут и видели, а вдумчиво, шаг за шагом врастать в египетскую жизнь. То есть идти тем же путем, что Иосиф, тогда всё было бы в порядке. А так — только горе, кровь и страдания.

Народ, совершивший Исход из Египта, а теперь возвращающийся обратно со стадами и со всем скарбом, как и раньше, то, будто змея, медленно полз по Земле Обетованной, то, будто та же змея, норовил ухватить себя за хвост.

Память о тех, кто остался, звала ушедших. И то одна семья, то другая не выдерживала, поворачивала назад. Все мы блудные дети, но что бы кто ни говорил, отечество и Бог ждут нас в разных углах.

Мы все и всегда спешим, куда-то уходим, так или иначе перебравшись через Красное море, скоро возвращаемся обратно. Народ, запутавший и себя, и Бога, мы давно не понимаем, где Египет, а где Земля Обетованная, да и сами мы кто?

Восемнадцатый год. Уже в пустыне. Целый год без цели и смысла проблуждав по Синаю, мы поняли, что Бога нет, а если и есть, то никаких жертв от нас Он не ждет. Согласившись в этом, повернули обратно.

Николай Васильевич думал о путях самосовершенствования избранного народа, как мог, прокладывал и размечал дорогу. Но что-то не сложилось. Почему так получилось, в какой мере и кто виноват, судить не берусь, но мы снова в Египте.

А не может быть так, что, выйдя из Египта, мы так скоро повернули обратно оттого, что у Синайской горы между Господом и нами не был заключен Завет? Старую доску Моисей разбил, а что резать на новой, никто не знал.

Думаю, довольно долго мы честно шли в Землю Обетованную. Хотя с дорогой, возможно, и напутали. Когда разобрались, что к чему, решили, что сами не справимся. Но на помощь никто не спешил. В общем, мы подождали-подождали и повернули обратно.

Наверное, многие сознавали, что возвращаются в рабство, но вряд ли жалели об этом.

Наша вера не от мира сего, но мир сей нас искушает. Отвращает от Бога. Оттого должен быть изгнан. Будто молоденький монах, мы мыслями часто возвращаемся в дом, который оставили. Его соблазны мучают нас и томят, но они из преисподней. Конечно, от греха, всяческой нечистоты можно отгородиться высоким забором, но это трусость. Правильнее восстать на зло, с Божьей помощью его уничтожить.

У Гоголя вся Россия избранна и для спасения нет нужды в Исходе. Она Египет, пока забыли о Боге; но едва вспомним — снова Земля Обетованная. Для революционера Исход вообще неприемлем. Добро не может уповать лишь на чудо. Не должно, не имеет права трястись от страха. Оно сила, от которой грех будет драпать, как заяц. Наш путь ясен. Решительно, бесповоротно изгоняем зло за море, после чего земля, орошаемая Нилом, сама собой становится Богоугодной.

Судя по Колодезеву, Лошадников тоже считал, что отрасль фараона император Александр Освободитель — второй Моисей, вывел Новый Израиль из рабства. В наше время его потомки — император Николай II и вел. кн. Михаил, — узнав от верных людей, что русское царство сделалось безблагодатно, побежали от зла и уже на пути к Богу приняли смерть.

С твоей подачи думаю тщательно разобрать всё, что касается бега и бегства как таковых. От ухода крестьян и тяглых посадских людей из царства, их казакования в Диком поле — нескончаемое расширение империи суть погоня за беглыми, до булгаковского «Бега» и нансеновских паспортов. Хочу написать о принуждении царя бежать с трона и о его надеждах бежать из России, о подобном же принуждении к бегству вел. кн. Михаила. О пермском Мясникове, который придумал, организовал и этот побег, и убийство великого князя. Прежде Гавриил Мясников и сам полжизни то бегал от царя, то сидел в его тюрьмах. Среди прочего, много лет в Орловском централе. Здесь, прочитав всю классику, пришел к выводу, что благороднее Смердякова в русской литературе никого нет и никогда не было. В двадцатые годы, уже членом ВЦИК, Мясников бежал от Сталина в Иран, там сидел в тюрьме. Бежал в Турцию, там сидел в тюрьме. Через пол-Европы бежал во Францию, работал на заводе, а после войны попросился обратно в СССР. Прямо с вокзала был доставлен на Лубянку и в камере, будто не понимая, что приговор предрешен, на допросах требовал, чтобы за каждый день заключения ему выдавали суточные, положенные во Франции кадровому советскому дипломату.