Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Как и твой дядя Петр, думаю, Коля, что Паисий Величковский вкупе с этим затерянным среди полесских болот монастырем был одним из истоков учения Вернадского о ноосфере. Повторюсь, одним из… Полторы тысячи лет христианство не умело справиться с влиянием зороастризма. Манихейство во всех своих изводах: катары, альбигойцы, вальденсы — убежденное в равновеликости добра и зла, в равносилии Ормузда и Аримана, Христа и антихриста — целыми империями смущало и искушало колеблющихся. И это притом что еще грек Плотин уверенно утверждал, что наш мир устроен так, что плохое в нем — обыкновенная фикция. То есть темнота — всего лишь недостаток света, а зло — лишь отсутствие добра. В этой мысли грека и язычника четкий план борьбы с грехом, возможность решительной победы над ним; немудрено, что утописты, итальянские, французские, английские, подхватывали ее с таким воодушевлением. Не мог пройти мимо нее и Вернадский. Его ноосфера — Земной шар — атмосфера вокруг него, вода океанов и почва материков на несколько сотен метров вглубь вместе со всем живым, что здесь обитает, среди этого рождается, этим кормится, а когда придет срок, в этом растворится, вновь станет просто землей, теплом, воздухом — есть идеальный мыслящий организм. Причем, что особо следует подчеркнуть, единый во всех своих частях и сочленениях. Эта целокупность, то, что каждый, неважно, кто он — камень, цветок или человеческая душа, — лишь часть некоего природного существа, не оставляло для греха и малейшей щелочки.

По словам Колодезева, старый Лошадников вслед за Паисием Величковским часто повторял, что монастырская братия во всей своей целокупности есть как бы первочеловек, Адам. Поодиночке никому не спастись, а так каждый каждого поддерживает и укрепляет, каждый за каждого, а не за одного себя молится.

Величковский считал, что истинное древо жизни — святое послушание. Если это так, Адам с Евой, вслед за ними и мы, растим что-то другое.

Вчера перечитал письмо, где ты пишешь, что Паисий Величковский считал, что монастырская братия в своей целокупности должна походить на человека, все части тела которого друг дружку поддерживают и друг в друге участвуют. И решил, что общество, пусть не сейчас, а, скажем, когда построим коммунизм, тоже сделается таким организмом. Созданные по образу и подобию Божьему, мы были зеркалом, в котором отражался Господь. Грехопадение разбило его вдребезги. Снова все это собрать, склеить — тяжкий труд.

Думаю, не только братия этого лошадниковского монастыря, прихожане во время обычной литургии тоже часть единого, скажем, церковного, тела. Нет ни большого, ни малого, всяк одновременно, и тот, и другой, и все между собой равны. Тут что-то близкое к «нераздельно и неслиянно» — каждый каждому необходим и каждый каждого дополняет, но тут же один на другого ничем не походит, все перед Господом особо — так, наверное, и было задумано.

О том же ските Лошадников рассказывал, что слава об обители как о месте воистину святом очень быстро разнеслась по всем coпpeдельным губерниям, и в монастырь повалили бесчисленные паломники, просто любопытные. Каждый хотел хотя бы одним глазком увидеть всамделишный Рай, одной стопой, но, так сказать, самолично и при жизни примять Землю Обетованную. Этой популярности монахи отнюдь не были рады, боялись, что грехи, по человеческой слабости не отстающие от тебя ни на шаг, помешают их молитве и Спасению.

Чтобы хоть как-то оградить себя от нашествия, братия устроила при монастыре нечто вроде карантина, вспомнив об укоренившемся по соседству католичестве, назовем его Чистилищем. Паломника селили в гостиницу, где он — кто как, смотря по грехам — неделю, иногда две, даже три жил по монастырскому уставу, исполнял все правила, отстаивал все службы, только не в монастырской церкви Девы Марии, а в построенном в ста метрах от скита храме Архангела Гавриила. Естественно, и между службами паломник тоже много молился. Наконец иерей, который им руководил, посчитав, что душа кающегося встала на путь исправления, соглашался отпустить ему грехи, допустить к причастию.

Добавим, что прежде в бане при гостинице ты должен был добела отмыть свое тело, переодеться в чистые, обязательно льняные одежды и так, будто заново рожденный первочеловек Адам, с тихостью и кротостью ждать награды. Она была велика. Сразу вслед за причастием монастырский привратник, отец Петр, всем известный как Петр-ключник, провозившись несколько минут с замком, открывал маленькую калитку в монастырской стене и впускал тебя вовнутрь обители. Здесь, в Раю, в храме Девы Марии паломнику, молясь вместе со схимниками, разрешалось отстоять обедню и вечерню, после чего, не дожидаясь захода солнца, он через ту же калитку в стене должен был покинуть обитель, снова вернуться в мир.