Александр Житинский - Сказки времен Империи

— Ты не горячись, — сказал доцент и, обняв Чемогурова за плечи, увел его за интегратор.

— А я не горячусь, — сказал Чемогуров. — Но ты свинья.

Мих-Мих что-то ему зашептал, сначала сердитым голосом, а потом умоляющим.

— А иди ты! — проворчал Чемогуров.

Мих-Мих показался из-за стенки с наигранно-бодрой улыбкой на лице. Они с Крыловым уселись за его стол и принялись обсуждать тему диплома. При этом они то и дело хватали чистые листы из моей пачки и писали на них какие-то формулы. Мне стало жалко своей бумаги, потому что многие листы они тут же комкали и кидали в корзину. Это было обидно.

Постепенно они увлеклись и стали кричать друг на друга, пользуясь разными терминами.

— Дэ фи по дэ икс равно нулю! — кричал Мих-Мих.

— Пускай! — кричал Крылов. — А частное решение? Поток идет сюда.

— Сомневаюсь. Надо проверить.

— Да это же и так видно! — кричал Крылов.

— Вам видно, а мне не видно… Стоп! — воскликнул Мих-Мих. — Мне пора на лекцию. К следующему разу прочитайте вот это.

И он написал на листке список литературы. Потом доцент поправил галстук и ушел. Славка еще немного побегал по комнате, переваривая мысли, сел к подоконнику и застыл, уставившись на улицу.

— Нужно делать железо, — внятно произнес Чемогуров за стенкой.

Славка встрепенулся, засунул листок с литературой в карман и убежал в библиотеку. На его столе остался ворох исписанной им и доцентом бумаги. Я вздохнул, сложил листки в стопку и придвинул их на край стола.

Потом я на цыпочках подкрался к интегратору и заглянул за него. Там был закуток, заставленный приборами от пола до потолка, опутанный проводами и погруженный в синеватый канифольный дым. Чемогуров настраивал какую-то схему. На экране осциллографа стоял зеленый прямоугольный импульс. Чемогуров недовольно смотрел на импульс и дотрагивался щупом до ножки транзистора, отчего импульс подпрыгивал.

Стена над столом была облеплена цветными проспектами с изображением цифровых вольтметров, счетных машин, лазеров и прочих штук. Проспекты были наклеены любовно, точно зарубежные красавицы.

— Вот зараза! — сказал Чемогуров и погрузил жало паяльника в канифоль. Брызнула струйка дыма, канифоль зашипела, и Чемогуров прикоснулся паяльником к ножке транзистора. Импульс на экране провалился куда-то, потом всплыл в увеличенном виде.

— Ага! — сказал Чемогуров и откинулся на спинку стула. Тут он заметил меня. — А-а… Ты еще здесь? — протянул он. — Тоже теоретик? — спросил Чемогуров сурово.

— Почему тоже? Почему теоретик? — слегка обиделся я.

— Ну, этот парнишка у Майкла будет теорией заниматься. Верно?

Я сообразил, что Майкл — это Михаил Михайлович. На всякий случай я пожал плечами.

— А ты будешь теоретизировать у шефа, — объяснил Чемогуров.

— Я еще темы не знаю, — сказал я.

— Зато я знаю, — отрезал Чемогуров и снова склонился над импульсом.

Я не успел расспросить его про тему, как в коридоре послышались голоса и щелкнул фиксатор двери. Я вышел из закутка и увидел церемонию, происходящую в дверях. В коридоре перед дверью интеллигентно толкались три человека: Юрий Тимофеевич и два неизвестных. Они пропускали друг друга вперед. Это было удивительно красиво. Жесты их были предупредительны и настойчивы. Юрий Тимофеевич загребал незнакомцев обеими руками, а те в свою очередь пытались пропихнуть его в дверь. Жесты сопровождались соответствующими восклицаниями. Я подумал, что если они таким образом входят в каждую дверь, то уже потеряли много сил и времени.

Наконец им удалось войти. Они протиснулись все сразу, облегченно вздохнули и рассмеялись.

— Разрешите вам представить нашего молодого сотрудника, ответственного исполнителя темы Петра Николаевича Верлухина, — сказал профессор, делая в мою сторону жест раскрытой ладонью.

За интегратором у Чемогурова что-то со стуком упало на пол. А у меня внутри что-то оборвалось, когда смысл сказанных профессором слов дошел до моего сознания.

— Харахадзе, — сказал первый незнакомец, протягивая руку.

— Меглишвили, — сказал второй, делая то же самое.

Тут я их разглядел. Несомненно, это были грузины. Тот, что назвал себя Харахадзе, был высок, сед и красив той красотой, которая сводит с ума некоторых женщин. Меглишвили был покороче и потолще. Глаза у него располагались так близко к переносице, что между ними оставалось расстояние миллиметров в пять. Оба грузина смотрели на меня чуть покровительственно.

— Прошу садиться, — сказал Юрий Тимофеевич, указывая той же ладонью на стулья.