Поль Моран - Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь

— Как вы хороши!

В круглой гостиной накрыт ужин на восемь персон. Грюнфельд, агент большевиков, герцогиня Инвернес, голландец по фамилии Бисмарк, Джина и несколько актеров.

Монтджоя смешит замешательство Авроры, он наливает ей, усаживает рядом с герцогиней. Он отвратителен. Стоит мне задуматься на тему — с каких пор я испытываю отвращение к людям, наделенным вкусом, мне на ум первым приходит Монтджой. Я не в силах описать раздражающую тщательность и безупречность, с какими отделана его квартира: все эти дверные ручки, канделябры, выгравированные на посуде девизы. В угол гостиной, чтобы освободить место для танцев, задвинут рабочий стол, на котором теснятся папки: «Кредиты союзникам», «Авансы Французскому банку», «Чрезвычайные расходы». Тут, в беспорядке, среди тубероз и фотографий, вся сфера деятельности министра. Монтджой с его гениальной способностью к счету и умением со всем моментально управляться все подгонит за одну ночь, когда это понадобится шефу для конференции или парламентского запроса.

— Вас никак не споишь, Аврора. Обещайте мне выпить то, что я приготовлю специально для вас.

Он манипулирует с ликерами и подходит к камину; в свете огня хорошо видны его большая голова, седые волосы, странное лицо.

Фред садится за пианино. Грюнфельд, отыскав в книжному шкафу Пушкина, начинает декламировать.

— Не верьте ему, он не знает русского, — говорит Монтджой.

Герцогиня сидит неподвижно и своим тяжелым, холодным взглядом изучает всех нас поочередно, наводя на нас лорнет. Как многие пятидесятилетние американки, она сохранила этакую выхолощенную моложавость, заметную во всем — в ногах, волосах, зубах. На ней форма сиделки и косынка с большим красным крестом на лбу.

Веселье Авроры вымучено. Она подпевает Фреду. Я подхожу к ним и тоже пытаюсь подстроиться:

Автор песенки, Хичкок, заявляет, что знать ее не знает, и продолжает дремать в кресле. Аврора в дурном расположении духа отворачивается от меня. Сидя на угловом диване с герцогиней, Монтджой весело вполголоса толкует о чем-то с ней. И вдруг, неожиданно вскочив с дивана, во всеуслышание заявляет:

— А сейчас Аврора нам потанцует, — и выводит ее на середину гостиной. — Смотрите, Аврора, я брошу вам под ноги ковер — из цветов и жемчуга, ковер для вашей красоты, для вашей грации…

Видимо, уже плохо соображая и неуверенно держась на ногах, он опустошает вазы и разбрасывает по полу цветы.

Все приходит в движение. И все еще движется, безостановочно вращаясь в моих воспоминаниях: и рыжая борода Грюнфельда, и мертвенное лицо Монтджоя, и Аврора… раздетая, с расставленными руками, обливающаяся потом; она мечется между четырех фонарей в форме лотосов, совершает как одержимая безумные прыжки из одного конца гостиной в другой, вращается на месте, будто она не человек, а турбина, и в какой-то миг перед нашими взорами возникает фигура индийского бога Шивы со множеством рук и ног. Потом она падает. Монтджой кидается к ней, встает на колени, отирает ей пот со лба своим платком. Затем склоняется над ней, чтобы вдохнуть исходящий от нее запах, закрывает глаза. Я вижу, как у него на лбу вздувается жилка, как раздувается зажатая воротничком шея. Он тянется к ней, все ближе, ближе, затем спохватывается, и вдруг, потеряв над собой контроль, начинает покрывать ее поцелуями. Аврора вздрагивает, открывает глаза, выпрямляется и отвешивает ему такой удар в челюсть, от которого Монтджой летит к камину. Раздается душераздирающий крик. Опрокидывается бутылка мятного ликера, образуя изумрудную лужицу.

— Аврора учинила погром, — очень спокойно, сидя за пианино, констатирует Фред.

Я пытаюсь ей помочь.

— Вы… оставьте меня, я вас ненавижу, — бросает она, и еще до того, как кто-нибудь из нас успел шевельнуться, выпрыгивает из окна в сад. Только мы ее и видели.

Когда на следующий день я появляюсь у нее, она сидит на матрасе, упершись подбородком в руки, а руками — в сведенные колени. Она даже не поворачивает головы в мою сторону, я иду прямо к ней, попадаю в поле ее зрения, но ее взгляд проходит сквозь меня и упирается в стену.

Я кладу руки ей на плечи, она вздрагивает.

— Оставьте, оставьте меня. Я больше не хочу вас знать. Уходите.

Я сажусь.

— Уходите.

Я встаю.

Она смягчается и протягивает мне руку.

— Садитесь. Я только хотела вам сказать, что отныне вы должны оставить меня. Вы мне не нужны. Мне нечего добавить.