Лена Элтанг - Картахена

Он оторвался от блокнота, поглядел на небо за окном и подумал, что к двум часам дня нужно добраться до гавани, как обещал. По дороге он подумает, как лучше построить разговор. В гавань он пойдет пешком: движение в деревне одностороннее, и все дороги ведут из порта на площадь, к подножию холма, а оттуда прямиком на шоссе.

– Вы не стали заказывать ланч. Не любите оладьи с черникой? – Он вздрогнул от голоса Колумеллы за спиной, оглянулся и увидел, что столовая опустела. В честь Паскетты на хозяйке было черное платье и медальон со святым Эуфизио, удобно лежавший в ложбинке между грудями.

– Нет, я просто не голоден. – Он вежливо улыбнулся, но хозяйка продолжала стоять, сунув руки в карман фартука. Солнце светило ей в лицо, и медальон на груди пылал чистым красным золотом.

– Я все-таки принесу вам порцию, со сливками и джемом. Хорошо?

– Хорошо. И еще чашку кофе.

Он снова уставился в блокнот, чувствуя, что окрепшее солнце щекочет ему затылок. Что за вздорный, пустой, напрасный разговор получился вчера на автобусной станции?

Почему Виви не сказала ему ни слова правды?

Она могла бы сказать: я уезжаю, потому что больше не могу приходить в «Бриатико». Новый хозяин рощи наглухо запер калитку, а потом заложил собачью дыру камнями и скрепил цементом. В деревне начали болтать, что в поместье появляются призраки, и он забеспокоился, что в его рощу никто не пойдет работать. Не сам же он будет собирать свои оливки. Теперь туда можно спрыгнуть только с парашютом.

Почему я сам не сказал ей ни слова правды?

Я мог бы сказать: «Бриатико» вместе с угодьями, апельсиновой рощей, гротами и ручьями принадлежит клошару по прозвищу Пеникелла, а значит, и тебе, иначе к чему весь этот клубок совпадений? В такой клубок всегда воткнута спица счастливого финала. Тебе больше не придется пробираться через тайную калитку на северном склоне. Пойдем, я познакомлю тебя с дедом.

– Муж говорит, я должна подготовить вам счет? – Хозяйка подошла к столику с горячим кофейником. – Сегодня к полудню?

– Да, если не трудно. – Он отвечал, не поднимая головы от блокнота.

– До полудня еще есть время, синьор Фиддл. Мы могли бы выпить на прощание у вас в номере. Как насчет бутылочки бароло?

– У меня есть планы, к сожалению. Я собираюсь навестить своего друга в гавани.

– У хозяина холма не должно быть друзей в гавани. – Она наклонилась так низко, что золотой медальон выскользнул из ложбинки и затанцевал у него прямо перед глазами. – Ваш друг никуда не денется, он подождет, все знают, что он не тронется с места до того дня, как зима настанет посреди лета.

– Я хотел бы закончить свою мысль, – он кивнул на блокнот, – если вы позволите.

– А я хотела бы закончить ее с вами вместе. – Она придвинулась еще ближе, теперь жесткое кружево фартука царапало ему подбородок. – Да бросьте вы ломаться, англичанин. Я смогу угостить вас на любой манер, от римского до миланского, задом и передом, с черникой и без, а если у вас хватит сил, то напоследок мы займемся сливками.

Маркус закрыл сумку, с трудом уложив туда разбухшие от дождя куртку и свитер, утром он пытался просушить их на батарее, но стоило повернуть регулятор до отказа, как электричество вырубилось во всем мотеле.

К двум часам Колумелла ушла, оставив измочаленную постель валяться на полу, это и понятно, она была здесь в другой роли и наводить порядок ей не пристало. Напоследок она потребовала от Маркуса признаться в том, что он желал ее с первого дня, но крепился, и только теперь, перед отъездом, не смог совладать со своими чувствами.

Все его женщины были похожи чем-то неуловимым, какой-то кисточкой на ушах, но только одна из них совершенно не любила слов. Особенно когда ими пытались описывать то, что и так очевидно. Она предпочла бы настоящий Koh-i-Noor, оставляющий на бумаге серебристые и серые штрихи. Такими штрихами она набросала однажды стволы кипарисов, заслонявшие фасад «Бриатико», если смотреть с деревенской площади. Они сидели в траттории за долгим обедом, Паола рисовала отель, который был почти не виден, и это смешило Маркуса, но ему нравилось смотреть, как шестигранный карандаш бегает по салфетке.

– Обещай мне, что завтра мы туда заберемся, – сказала Паола, не отрываясь от рисунка. – Я должна увидеть эту часовню. Я, поверишь ли, часто о ней думаю.

Думать о часовне, засмеялся Маркус, чем, ради всего святого, забита твоя голова?

Позже, спустя много лет, он наткнулся в Лондоне на выставку норвежца, создающего облака. Парень делал что-то ловкое с водой и воздухом в помещении, и облако сгущалось на глазах, быстро расцветало в нескольких футах над полом и быстро опадало – норвежец успевал только щелкнуть фотоаппаратом. Вот чем была эта женщина, подумал Маркус, вглядываясь в снимки исчезающих облаков, и вот что было у нее в голове. И вот куда она ушла, незаметно, будто русалочьи слезы в гальку.