Лена Элтанг - Картахена

Потом он медленно пошел по садовой дорожке, стараясь не сорваться и не побежать со всех ног. Признание синьоры Понте еще звенело у него в ушах, ему нужно было остаться одному и подумать. Розы качались под утренним дождем, лепестки засыпали гравий, один из чайных кустов, шипастый, покрытый тяжелыми алыми цветами, совсем развалился. Несколько веток с бутонами лежали поперек тропы, и Маркус остановился, чтобы поднять их и заткнуть за веревочную ограду. Он уколол себе палец и, слизывая выступившую кровь, почувствовал непонятное облегчение.

По дороге в мотель он встретил хозяина скобяной лавки, спешащего на обед, и тот кивнул ему, как старому знакомому. Маркус тоже кивнул и подумал, что за неделю понял про эту деревню больше, чем за год, проведенный на вершине холма. Если бы его спросили, хочет ли он здесь остаться, он сказал бы нет, но лишь потому, что никогда не стал бы своим ни в Траяно, ни в Аннунциате. А чужим он быть не хотел, в этом не было решительно ничего нового. Впрочем, и своим он быть не хотел. Он хотел быть искушенным наблюдателем, зрителем, которого пустили по знакомству за полосатые веревки арены. Он хотел попробовать песок босой ногой и принюхаться к острому лошадиному поту, чтобы позднее описать это в точности, но не более того. Но на этот раз вышло по-другому.

Оттуда, из поместья, деревня представлялась маленьким затхлым мирком, пропахшим жареными мидиями и тиной, еще одним портовым местечком с хлопающими на ветру сырыми простынями и вербеной на подоконниках. Но если смотреть снизу, то поместье было мирком еще меньшим, совсем незначительным, забитым скукой, будто больничный матрас пожелтевшей ватой. Ни одного стоящего человека он там не встретил. Он собирался объяснить это клошару, когда придет к нему с ведром красной краски, он так много собирался ему сказать, что не был уверен, хватит ли времени. Выехать нужно было не позже пяти, чтобы к вечеру добраться до Каваллераты.

Короткий ливень, заставший его в саду синьоры Понте, очистил небо от утренней мглы, солнце стояло в зените, брусчатка сверкала на солнце мокрой слюдой, а на площади парень из «Колонны» уже гремел железными стульями, выставляя их на террасу. Забирая машину на полицейской стоянке, Маркус не встретил никого из начальства, даже мрачного сержанта не было видно. Машина была чисто вымыта полуденным дождем и сияла на солнце лимоном и хромом. Патрульный отдал ему связку ключей и потрепал по плечу:

– Ты не хочешь положить еще денег в нашу копилку?

– Прости, но не хочу. Я полагаю, что часовню восстановить не удастся. Да и незачем.

– Вот как ты заговорил. – Патрульный обиженно поцокал языком. – А в Траяно думают иначе. С тех пор, как часовня сгорела, у нас одни беды, видишь ли. То экологи порт на все лето опечатали, то засуха, то гостиница на холме закрылась, и полсотни человек остались без работы.

– Часовня тут ни при чем. Так и передай вашему комиссару. Пусть разобьет свою копилку и купит хорошей травы на всех карабинеров. И пусть вспомнит историю об африканском амулете, из тех, что я рассказывал ей в прачечной.

– Где рассказывал?

– Не важно. – Маркус сел в душную машину, завел мотор и открыл все окна. – И еще скажи, что ее рассуждения хороши, если верить, что камень падает потому, что так хочет камень. А камень падает потому, что ему некуда больше деться.

По сути, добру служит абсолютно все, записал Маркус в рабочий блокнот, вернувшись в мотель и устроившись в столовой с чашкой кофе. Та же месть (воплощенное зло, казалось бы) может вызвать чувство жалости, от которого к прощению один шаг. Для того, чтобы попасть на Запад, нужно очень долго идти на Восток. Теперь, когда признание, которого он тщетно добивался от Вирги, получено от светловолосой синьоры, можно работать дальше, как бы цинично это ни звучало. Не стоит жалеть, что я ушел из дома Понте так поспешно, не узнав подробностей.

Я и сам знаю, как все было.

Дождливое утро на холме, английские дети, сворачивающие белые палатки с трилистником, автобус, поджидающий на паркинге «Бриатико», женщина, забравшаяся в заросли крестовника, чтобы перерезать веревки и завязать новые узлы, способные распутаться мгновенно, как шейный платок уличного фокусника. Может быть, ей помогала соседка: стояла на стреме, оглядывая окрестности, а может быть, синьора Понте все сделала сама. Она знала, что убийца сына обычно приходит на обрыв после полудня, но ей нужно было дождаться последнего дня, закрытия лагеря, чтобы никто из школьников не вздумал воспользоваться лестницей. Он представил себе, как она ходит в лагерь на работу, варит рис в большом котле, моет посуду, поглядывает на календарь и ждет. Поэтому Ли Сопра живет так долго, до третьего мая.