Уолтер Абиш - Сколь это по-немецки

Но дорогая, с чего ты взяла, что мне хочется ссориться?

Садясь в изножье на кровать, она, казалось, не обратила внимания, что спереди пеньюар разошелся, открыв грудь. Подрагивающие белые груди с темно-коричневыми сосками передавали сообщение, срочное сообщение, выводящее мэра из его напускного безразличия.

Что еще было привычно?

Его исходное нежелание. В настоящий момент он был для секса слишком занят. Эта самая речь о Брумхольде.

Она наклонилась вперед, потерлась носом о его шею. Обняла его. Мой любимый трудяга, который не может уделить время собственной женушке, который не хочет отложить в сторону свою речь. И так далее. Все еще в пеньюаре, она раскинула на постели ноги. Привычным движением руки впустила его в себя. Он пробормотал ей что-то на ухо. Когда она подсовывала себе под зад подушку, его взгляд упал на желтый блокнот с написанной от руки речью. Ну вот видишь, это может быть забавно, сказала она, когда он неспешно приступил к мерным, как у поршня, все ускоряющимся движениям, звуки которых, достаточно, надо сказать, привычные звуки, сливались в ее сознании с теми, что она слышала раньше. Его мозг боролся с информацией о возбуждении, фиксируя рельефную поверхность ее коленной чашечки, напрягшиеся икры, давление ее руки на его ягодицы, все те приятные детали, которые с поразительной отчетливостью слились воедино в неистовстве заключительных толчков.

Но представил ли себе кто-нибудь из них хоть на миг, как отец, ее отец, по-прежнему взгромоздясь на самый верх металлической лестницы, упорно, упрямо красит поверхность в каких-то трех, от силы четырех футах прямо под ними.

Громкий вскрик, потом другой, слегка приглушенный.

После. Почему ты сказал ему, что твой отец был смотрителем дома, в котором вы жили?

А, он рассказал об этом? Я просто подумал, что ему будет приятно.

Это же ложь. Твой отец владел этим домом.

Да. Но в то время он был также и смотрителем.

Куда это ты метишь? спросила она со смешком, касаясь рукой его обвисшего члена.

Истолковал ли он это как еще один сигнал?

После. Ты действительно хочешь, чтобы одна стена в твоем кабинете была голубой?

Он выглядел удивленным. Но я думал, мы договорились.

Если ты настаиваешь…

Но дорогая.

Я просто думаю, что из-за этого книжные полки будут слишком бросаться в глаза. Ну да выбирать тебе.

Он собирался вступиться за голубую стену, когда они оба услышали внизу звук тяжелого удара.

Ты слышал?

Затем металлический лязг, несомненный звук падения, но уже не такого тяжелого, как предыдущее.

Лестница, сказал он, вставая и накидывая халат. Но ведь твой отец давным-давно ушел.

Он из упрямства хотел закончить потолок. Не хотел меня слушать. Он бывает упрям, как осел.

Будем надеяться, что он не свалился. Мэр вопросительно посмотрел на нее.

Мне, наверное, нужно…

Нет. Оставайся в постели. Вероятно, ничего страшного.

Раздраженная, она встала с постели, сбросила влажный пеньюар на кресло и нагишом направилась к стенному шкафу. Она слышала, как он сбегает по лестнице. В спешке он забыл закрыть за собой дверь спальни. Какое — то мгновение она рассматривала себя во весь рост в зеркале на двери стенного шкафа.

Дальше.

Лестница, образуя огромную букву А, валялась на боку, и ее верхушка покоилась на неподвижной спине маляра Глиха, который лежал лицом вниз в луже белой краски.

Лучше дай-ка мне руку, сказал мэр, когда она вошла в комнату.

Ее первые слова: Ну зачем, зачем он мне это сделал.

Давай его перевернем.

Она поколебалась, потом взяла отца за руку и потянула.

Лицо в краске напоминало ей маску клоуна. Мэр расстегнул комбинезон, потом рубашку Глиха, обнажив седую волосатую грудь, затем осторожно, стараясь не испачкаться в краске, скорчился на полу, прижав ухо к груди старика.

Он сделал это нарочно, сказала она. Затем, когда мэр произнес, я думаю, он мертв, она залилась слезами. Он планировал это. Вы оба спланировали это, чтобы меня унизить.

Иди наверх. Вызови скорую помощь.

Проклинаю тебя за это, сказала она.

Иди наверх.

Он не умер. Она уставилась на лежащее на полу тело. Краска попала и мимо прикрывающих пол листов, и она сообразила, что они оставляют за собой повсюду белые следы.

Ради Бога, сказала она, не ходи наверх, не вытерев ноги.

Он умер за работой, сказал он. Разве это не лучший способ уйти?

В доме полнейший беспорядок, раздраженно сказала она, пока слезы текли у нее по лицу. Полнейший. А теперь еще и это.