Чарльз Буковски - Возмездие обреченных - без иллюстр.

На столе стояла чаша с крупными плодами сочного зеленого перца. Мама нарезала их ломтиками для жарки и вспоминала сон прошедшей ночи. Папа спал плохо, его мучили почки, заставляя вставать из кровати несколько раз. Ему всегда недоставало перца в его пище. Папа был человеком простонародной ортодоксальной медицины с доисторическими понятиями о диете. Рыба, по его мнению, нужна была для мозгов, сыр для зубов, баклажаны для крови, бобы для кишечника, цикорий для нервов, чеснок для чистоты, оливковое масло для силы, а перец для почек. Без этого человек очень быстро дряхлеет и старится.

Уже неделю он безуспешно требовал перца. И вот — результат. Каждый раз, возвращаясь измученным в кровать, он обвинял ее в стремлении сжить его со свету, умышленно не добавляя перца в пищу, чтобы его почки вконец отказали, как отказали они у кузена Рокко в возрасте тридцати пяти, поставив крест на карьере человека, который делал лучшие надгробные памятники в Калифорнии.

Потом пришел сон, урывочный, просочившийся сквозь ворчание ее мужа. Мама увидела себя обнаженной на хайвэе-99. На большой скорости приближался автомобиль. За рулем сидел ее старший сын — Ник. Рядом — его жена Хилд. Она истерично хохотала, уткнувшись носом в какую-то кружевную тряпицу. Из-за того, что Мама была нага и ей было стыдно, она не разглядела в ужасе, что тряпица была на самом деле стихарем алтарного мальчика. Хилд выкинула стихарь из проносившейся машины, Ник бешено засигналил, и стихарь приземлился рядом с Мамой. В тот же момент машина скрылась за поворотом, и до нее донесся крик Ника: «Мама, Мама!»

Неожиданно осознав свою наготу и испугавшись, Мама бросилась прочь в поле, прикрываясь стихарем. Ее бедра предательски светились в лучах лунного света. Скоро она достигла кладбища, где заметила занятых работой служителей похоронной службы.

В опускаемом в могилу открытом гробу она увидела своего сына Ника. Он стоял на коленях перед пишущей машинкой и исступленно отстукивал на желтом бланке Вестрен Юнион телеграмму. Сообщение гласило: Они не дали мне отпущения грехов. Мама закричала, призывая священника, но плакальщики у могилы так свирепо глянули на нее, что она снова осознала свою наготу и от стыда бросилась прочь. Ее ягодицы сверкали как бриллианты в лунном свете. На этом сон заканчивался.

Мама дорезала остатки перца и пыталась осмыслить значение сна. Она была одинокой женщиной, и сны озадачивали ее. Она не верила в сны с тех пор, как церковь запретила это, но желание разгадать их предзнаменование все-таки осталось.

Ника за пишущей машинкой она понимала, так как ее сын был писателем. Стихарь означал юность Ника, когда он был алтарным певчим. Отвратительный и кощунственный спектакль ее невестки, сморкающейся в стихарь, символизировал тот факт, что Ник женился на протестантке. Относительно похорон Мама не смела даже строить догадок. Это могло означать, что Ник умер там — в Лос-Анджелесе, — так же, как в свое время сны с гробами стали предвестниками смерти ее отца и матери, ее брата Джино и ее сестры Кати. А вот телеграмма была, без сомнения, дурной вестью. Мама всегда страшилась телеграмм во сне. Но наиболее шокирующей частью сна была ее собственная нагота. Последние лет десять Мама в своих сновидениях повсюду разгуливала, не прикрытая ни единым лоскутом одежды, и это было уже совершенно из ряда вон. Одно время она предполагала, что это означает наступление простуды. Она укрепляла себя аспирином и надевала свой самый теплый свитер, но простуда никогда не материализовалась, и с каждым сном ее потерянность и конфуз набирали все большую силу.

Перец был дорезан и готов к жарке. Мама поставила сковороду Кати на плиту и зажгла газ. Сковорода Кати не была ни сковородой, ни принадлежала Кати никогда. Это была тяжелая чугунная кастрюля с большой ручкой, которую сестра Мамы — Кати — сорок лет назад подарила ей на свадьбу, и все это время она именовалась не иначе как сковородка Кати. В Мамином хозяйстве было полно вещей, характеризуемых подобным образом. За долгие годы самопожертвования из жизни Мамы Андрилли ушло чувство стяжательства, и у многих знакомых часто возникало обманчивое впечатление, что все здесь позаимствовано у кого-нибудь.

На самом же деле все вещи в доме были ее — большинство — подарками ее сыновей, братьев и сестер. На этих подарках не было никаких надписей, они целиком и полностью принадлежали ей, но Мама Андрилли давно потеряла чувство собственности, и поэтому в их маленьком трехкомнатном бунгало обретались простыни Стеллы, радио Ника, полотенца Майка, лампа Ральфа, кофейник Розы, одежда Тони, туфли Беттины и купальный халат Вито. Были здесь также коврики Анджело, чемодан Майка, скатерть Нетти и посуда Джо. Игнорировалось только то, что принадлежало Папе, за исключением, конечно, Папиного завтрака, Папиного белья и Папиного овощного рагу. Но это были уже и не вещи как таковые, это были объекты, входящие в сферу Маминых обязанностей.