Диана Машкова: Если б не было тебя

Даже самой себе Маша, как ни пыталась, не сумела пока ответить на этот вопрос. Знала, что прекрасно доживет остаток своих дней и без оравы детей: будет работать, путешествовать, тратиться на приятные мелочи, наслаждаться жизнью, в конце концов. Дело было не в ее горячем желании «завести ребенка». Она поморщилась от нелепого сочетания слов: и кто только выдумал выражаться так, словно в семье появляется не личность, а котенок или щенок. Ей банально не давали покоя мысли о детях. Планируя день, она мысленно отмечала, как много теперь в ее графике не занятого работой времени: много лет упорно добивалась этой свободы, чтобы проводить больше времени с Дашей. А девочка тем временем выросла, ей больше не нужна мама каждую минуту. Гуляя с мужем по разноцветной детской площадке, на которой красовались хитроумные горки, лесенки, лабиринты и миниатюрные замки для малышни, она думала о том, как здорово здесь играть. Убираясь в доме, мысленно превращала гостевую комнату в детскую и представляла себя за чтением детских книг – Драгунского, Носова, Успенского. Дашка давно собрала все это богатство и запрятала на антресоли книжного шкафа. Ей казалось, переросла. А Маше так хотелось посмеяться над историями своего детства вместе с ребенком. Забивая продуктами кладовую после очередной поездки в магазин, размышляла, скольких еще детей они смогли бы прокормить. Выходило, что двоих точно, без особых усилий…

Но ведь недостаточно для усыновления только этого желания поделиться? Острой потребности помочь маленькому человеку? Должно быть, наверное, что-то большее: неукротимый материнский инстинкт, горячее желание обладать. Как ни старалась Маша, нащупать подобной страсти в себе не могла. Не было у нее иллюзий обязательного и моментального счастья с появлением малыша – слишком хорошо знала о том, как непросто растить детей.

– Не понимаю. – Дама вскинула брови.

– Нам бы хотелось кому-то помочь… Поделиться тем, что имеем.

Маша разозлилась на себя: неубедительно прозвучало. Глупо. Могла бы со своим почти пятнадцатилетним радийным опытом и не допускать таких осечек.

– Не возражаете, я скажу свое мнение? – высокомерно перебила профессорша. – Не для эфира.

– Конечно, – уже предчувствуя продолжение, Маша внутренне напряглась.

– Теория малых дел – вот великая сила! Вы лучше позвольте своему ребенку вырасти так, как нужно. Облагодетельствуйте своих. А в желании взять на себя чужую ответственность нет ничего хорошего.

Маша почувствовала, как щеки ее стали пунцовыми: в том же самом, разве что другими словами, убеждал ее собственный муж. Она опустила глаза. Профессорша продолжала смотреть на собеседницу с интересом, ожидая продолжения профессионально увлекшей ее беседы.

– Когда рожаешь, берешь на себя ту же ответственность. – Маша спокойно, но твердо возразила.

– Нет, это другое! – Разговор все больше распалял гостью. – Я вижу многих детей, которых взяли, и вижу, как это происходит. Больно потом и родителям, и ребенку.

– Что, возвращают в детские дома?

– Не обязательно возвращают. – Психолог вздохнула. – Просто не возникает контакта. Не совпадают люди по характерам, по типам, по многим качествам.

– А со своим всегда совпадают? – Маша усмехнулась: в памяти возникла череда ссор и скандалов с Дашкой.

– Родные дети – это другое дело, – изрекла профессорша, не вдаваясь в подробности. – Но взять ребенка из детского дома… Желание облагодетельствовать весь мир грозит ущербом своей семье.

Маша долго молчала. Гостья застыла в позе победительницы.

– Но ведь кто-то должен усыновлять? – отведя взгляд, спросила Маша.

– Есть специальные семьи, – отмахнулась гостья, – родители с педагогическим и медицинским образованием получают деньги за воспитание сирот. Отличная идея. Разновозрастный коллектив из шести-семи детей.

– Таких семей слишком мало.

– Может, и так, – психолог пожала плечами, – но к воспитанию нужно подходить осознанно. Профессионально. А у нас чаще всего и своих-то не умеют принять. Не то что чужих.

– Почему? – Маша замерла.

– Не любят! Не понимают. Вы знаете, с каким лицом матери смотрят на своих плачущих младенцев? В них столько раздражения, злобы! А ребенок в возрасте двух-трех месяцев уже прекрасно считывает выражение лица взрослого человека. У нас принято считать, что, мол, «он еще ничего не понимает». Зато чувствует даже слишком остро.

– Но ведь если женщина одна, с младенцем на руках, без возможности заработать и выжить, она не может улыбаться. Ей самой…