Диана Машкова: Дочки-матери

Игорь вышел из душевой кабины – словно шагнул на сцену. Инна с улыбкой протянула ему полотенце. Мужчина вытер сначала лицо, потом грудь. Отодвинул с дороги застывшую со счастливым выражением лица женщину, которая была похожа в своем светло-зеленом махровом халате с капюшоном на куколку бабочки. Отодвинул и подошел к зеркалу.

– Толстею? – нахмурившись, спросил он.

– Нет. – Инна инстинктивно втянула в себя живот. – Отлично выглядишь.

Пока Игорь вытирал плечи и мускулистую спину, она украдкой любовалась его отражением: лаково-черными волосами в каплях-бриллиантах, высоким лбом, квадратными скулами, покрытыми жесткой щетиной, и выразительным изгибом губ. Его кожа еще хранила загар Юго-Восточной Азии, по которой он путешествовал в поисках вдохновения весь октябрь, до начала европейских выставок.

Глядя на него, Инна видела одного из греческих богов, запечатленных в бронзе. Лишь редкие волоски на рельефной груди напоминали о том, что перед ней – не статуя, отлитая гениальным скульптором, а живой человек.

– Я скучала, – произнесла она одними губами.

Непостижимым образом он услышал. Повернулся к ней и, уронив полотенце на пол, обнял за плечи.

– И я, – голос, от которого млели миллионы поклонниц, прозвучал игриво, – ну что, возвращаемся?

Его темно-синие глаза возбужденно блеснули. Он сбросил с головы Инны капюшон и погладил ее по непослушным волосам, вьющимся мелким бесом. Она смущенно кивнула.

– Догоняй!

Он вышел из ванной комнаты. Инна нагнулась за полотенцем, повесила его на радиатор. Мельком взглянула на себя в зеркало – ее счастье сияло как «Кохинур» – и на цыпочках (только сейчас заметила, как холодно стоять на кафельном полу босыми ступнями) засеменила в спальню.

Еще полтора часа просочились сквозь время.

А после Инна лежала, уткнувшись носом в ароматную щеку Игоря, и сражалась со своим возвращением. Ей хотелось задержаться в другом измерении еще хотя бы на миг, но неугомонное чувство долга уже гнало прочь из горячей постели.

– Как тебя встретила Вена? – спросила она, украдкой косясь на часы.

– Потрясающе. – Игорь перекатился со спины на бок и обнял Инну. – Первые пять дней в галерею стояла очередь.

– Ты гений!

– Работаю, – его глаза сияли от удовольствия.

– Да уж, двадцать четыре часа, – согласилась она и торопливо поцеловала мужчину в губы.

– Зато, – Игорь с притворным огорчением вздохнул, – ни на что другое сил не остается. Даже от заработанных денег не успеваю получать удовольствие. А что у тебя?

– Все по-старому, – Инна расстроилась из-за напоминания о собственных неудачах, – пока никуда не взяли. А ты прочитал?

Она с беспокойством заглянула ему в лицо.

– Не все успел, только «Пророчество Эльзы».

– И как? – ее голос выдавал сильное волнение.

– Захватывает, – признался он, – хороший сюжет. Только ты же знаешь, я не любитель фэнтези.

– Но слог, язык? – настаивала она.

– На мой взгляд, отлично. – Инна услышала скуку в его голосе. – Только я не твоя целевая аудитория. Мне сложно судить.

«Целевая аудитория», – повторила она про себя. Умеет Игорь всего парой слов безнадежно испортить чудесное настроение! А впрочем, за те пять лет, что они встречаются, ей пора бы привыкнуть: его интересуют только собственные дела. Но ведь и она не надеялась на творческую поддержку этого мужчины: хотела от него совершенно другого. Поэтому нет смысла обижаться.

Инна выскользнула из объятий Игоря: пора было уходить. После недолгой передышки в другом мире жизнь вернулась на круги своя, и время снова бежало сломя голову. Ей давно нужно быть дома.

– Без терпенья нет спасенья, – изрек знаменитый художник то ли в назидание, то ли в утешение.

– Понятно, – бросила она.

– Я писал пятнадцать лет, прежде чем меня заметили.

– В этом году я тебя догнала, – Инна, начиная терять терпение, огрызнулась. Пора прекращать этот разговор.

– Значит, ты что-то не так делаешь! – Игорь, как всегда, не уловил ее состояния – слышал только себя. – Размениваешься. Тратишь энергию и время не на то, на что нужно!

Она не ответила. К чему глупые ссоры? Им никогда не понять друг друга. Он – мужчина и может позволить себе роскошь абсолютной свободы. А она всего лишь женщина, которая по рукам и ногам связана обязательствами.