Михаил Барышев - Вороний мыс

Дед Пека удивился, принял стакан и чокнулся с сыном.

— За нас с тобой, батя, за Нину, за Димку и Колю, за наш поморский род, за односельчан. За то, чтобы здравствовать тебе в светлом городе Ярославле.

Ночью дед Пека лежал без сна. В голове шумело от выпитой водки и, не отпуская мысли, стояли перед глазами продолговатые, лилового отлива, бумажки с надписью «мягкая плацкарта» и бисером компостерных проколов, отмерявших срок житья в родной деревне.

— Вот ведь как вышло, — говорил сам себе дед Пека. — Всю жизнь на жестком проспал, а на старости подвалило на мягкое перебираться… Был бы Федюшка жив…

Старший сын, погибший на войне, последнее время все чаще и чаще вспоминался Петру Романовичу в ночных думах. Может, и не дошел бы Федор до хитрых наук, но деревенская закваска у него была крепкой. Вернулся бы с войны, наверняка сейчас в колхозе, а то и в сельсовете, председательствовал.

В ночи, как часто случается в здешних непогодливых местах, прилетел ветер. Прошумел за окном в старой рябине и вздохнул в просторной утробе чердака.

— Новые время пошли теперь, — словно оправдываясь непонятно перед кем, говорил сам с собой дед Пека. — Другой у Андрея курс и другая пала ему поветерь. Вот и перекладывай, мореход, паруса, а то кувырнет лодью килем вверх.

Словно отвечая одиноким стариковским раздумьям, скрипнула рассохшаяся потолочина, бренькнула под ударом ветра кованая щеколда на входной двери, гулко хлопнула на сарае доска.

— Слышу уж, чего шебаршишься-то по-пустому. Ты еще на своем месте стоишь, а других вон и вовсе на дрова попилили.

Лесу кругом невпроворот. И сушняка, и березы, и сосны-маломерки на мхах, а в деревне дома на дрова пилят. Дешевле выходит, чем из лесу возить. Такое и разумом не поймешь, пока глазами не увидишь.

— Так-то вот… Ешь корова солому, вспоминай красное лето. Пролетко в худых душах стал. Матвей-председатель крутится в делах, как водяной в мельничном колесе. Анфимья за пять камбал бочку выманила и глаз третий день не показывает. У людей своих забот но горлышко…

Ветер, словно потеряв в темноте главное направление, топтался в старом доме, рождая звуки, которые мы не слышим днем.

Петр Романович слушал их, смятенно принимая то, что в суматохе и толчее жизни представлялось ему всегда мелким, повседневным и нестоящим, что, казалось, легко и просто было отмахнуть в сторону. Сейчас эти легкие нити в ночных раздумьях, в неспешных, понятных лишь ему одному, разговорах со старым домом с каждым новым днем свивались друг с другом, обретая прочность якорного каната. Радостно было понимать их прочность, и брала опаска перед их скрытой силой.

— Ничего, — утешал дед Пека самого себя. — С лишним балластом по морю не ходят… Да и слово сказано. В обрат его теперь не поворотишь. Не ломали еще Вайгины уговоров.

Ночной ветер притащил из хмарной тайги рваные низкие тучи и пролил густой дождь. По дорогам разлились лужи, рябые и пузырчатые от ударов тугих капель. Раскиселилась земля, и с пригорков покатились мутные, сердитые ручьи. Прибитые хлесткими ударами струй, распластались возле изгородей лопухи, сникла на задворках крапива, и огрузнела, застекленилась трава.

Река вздулась, вспухла, как человек заболевший водянкой, и пролилась в прибрежные низины и ложки. У крутояров завертелись воронки, на быстрине струи стали вязаться в тугие узлы и заплескивать на берег, под стены закоптелых жуковато-темных бань.

Не раз дед Пека выходил на крыльцо в надежде приметить в небе хоть малую просветлину. Но и на третий день тучи стояли обложной пеленой, и дождь лупил, не ослабевая.

С водостока, под которым теперь не было бочки, сливался, дробясь и брызгая на стену, настоящий водопад, катился вдоль двора, подмывал колья и разорял изгородь на картофельном поле.

Дед Пека постоял на крыльце, смахнул с бороды водяную пыль и не полез, как бывало раньше, под дождь с топором и лопатой. Первый раз ему не захотелось печалиться о погибающей изгороди.

— Погода — не вечная мука, переменится, — утешил он себя привычной присказкой и ушел в теплый дом.

После обеда к Вайгиным сутолошно ввалилась Анфимья.

— Петрей Романович, бежи-ко ты скорей! — от порога выпалила она. — Пристань ведь водой уносит!

— Эка беда! — всполошился дед Пека. — Говорено было председателю, что надо новые сваи бить…

— Некогда теперь рассусоливать! Добро пропадает, а ты виноватого взялся искать. Скорее поворачивайся и Андрея прихвати… Я еще к Грибановским слетаю.