Михаил Барышев - Вороний мыс

Чтобы унять смятенные думы, Петр Романович взял топор и отправился к сараю. Вытащил припасенную еще с весны заготовку для весла и принялся ее обделывать. Привычно успокаиваясь в работе, дед Пека неожиданно сообразил, что новое весло тоже не понадобится, и расстроился еще больше. Злым замахом вогнал топор в суковатый чурбан, служивший для колки дров, и ушел от сарая.

И сарай через две недели станет ненужен.

Да что там сарай, — дом будет ни к чему. Собственный, потомственного поморского корня, дом Вайгиных, сработанный еще дедом Петра Романовича — Акимом Вайгиным. Высокий, из толстенных, чуть не в обхват бревен, пятистенник с четырьмя окнами по фасаду, глядящими на порожистую реку.

Каждый из Вайгиных, кто в свой черед становился хозяином в этом прочном, сработанным на века доме, вкладывал в него свой труд. Менял столбы фундамента, выбирая для них рудневые тонкослойные, долгого износу бревна. Перекрывал крышу, починял наличники на окнах и мостины на «взвозе», по которому на второй этаж сарая прямиком въезжали с возом сена.

После гражданской войны, когда Петр Вайгин вернулся домой, справил свадьбу и понесла Катерина первенца, пристроил молодой хозяин к дому боковую горницу. Пролетко да покойный Степан Куропоть вызвались плотничать на подмогу, а пильщиков пришлось подрядить чужих. Они за работу выговорили кроме денег еще и харчи. Срядились, чтобы каша каждый день была. Год тогда выпал зяблый, жито на полях вполовину мороз побил. А пильщики кашу с хлебом ели. Давно это было, а все помнится.

Когда сыновья стали подрастать, задумал Петр Романович еще одну пристройку сделать. Бревна навозил самолучшие из Салозерского бора. Две военных зимы их сохранял. А как пришли похоронные на старшего Федюшку и среднего Михаила, пустил бревна на дрова.

Жарко горели в печи те полешки, больно было на огонь смотреть.

Андрей годами на войну не вышел. Думалось, что он хозяином в доме вырастет, а последышек вильнул хвостом и укатил из родного гнезда.

«Колизия естетического идеяла»… Леший его разберет. Только что не матерно.

Вернее верного пса служил Вайгиным старый дом. Спасал от холода и непогоды, веселым гудом половиц отзывался на праздничный пляс, прятал за стенами от чужих глаз горькое хозяйское горе. Не перевелся поморский корень. Четыре мужика землю топчут, а дом пустой. В двух комнатах, в горнице и просторной кухне катается Петр Романович, как сухая горошина в большой банке. Теперь и ее, последнюю, вытряхнут из гнезда.

Расстроенный нахлынувшими мыслями, дед Пека не знал, куда деть себя. Долго сидел на ступеньках крыльца, бродил по подворью, обошел дом. Оглаживал заскорузлыми руками старые, дымного цвета бревна, поправлял в пазах высохшую паклю, которую синицы приспособились воровать на гнезда, осматривал связи углов, отаптывал крапиву, исподволь разорявшую опорные столбы, трогал рассохшиеся, шершавые до седины, доски обшивки.

Дом старел, как и его хозяин. Фасад приметно подался вперед, нижние бревна точила гниль, кособочились стены, нарушая выверенную отвесом строгость линий. Дома ведь тоже рождаются, живут и умирают, но как и людям, им хочется видеть рядом пахучие срубы сыновей.

— Долгий век, не неделя, всяко наживешься, — сказал дед Пека родному дому, поправляя отстегнутую ветром доску обшивки. — Притулюсь напоследок возле сына, спасусь годик-другой его теплом. Внучат попестую. Кольку да Димитрия, а потом… Дух выйдет, так телом хоть огороду подпирай.

Через несколько дней Андрей ушел на станцию и, возвратившись к вечеру, положил на стол два продолговатых листочка с лиловым отливом и множеством цифр.

— Вот, мягкий вагон на восемнадцатое… А ты, отец, оказывается, знаменитый человек. Начальник станции лично звонил на узловую и добывал билеты из брони. Он тебя хорошо знает.

— Знает, — подтвердил дед Пека. — Хорошо знает меня Сергей Михайлович. Пять лет назад он на охоте заблудился. По тайболе, по мхам аж за Лемсозеро убрел, в самый урман. Я его по следам отыскал и чуть не на себе домой принес — ослабел он, память стал терять… Семьдесят три, Аидреюшко, проживешь на одном месте, так у тебя по всей округе корешки протянутся. Тут, как у лесины: главный корень стоймя держит, а малые — соки дают… Не езживал я еще в мягком вагоне.

— Ладно, отец, — неожиданно смутившись ответил Андрей и впервые за отпуск разлил по стаканам не кислый заморский квасок, а настоянную на березовых почках водку.

— Выпьем за Вайгиных!