Мариуш Вильк - Дом над Онего

— Россия, — сказал он корреспонденту «Плейбоя», — есть сформировавшийся во мне тип ума. Поэтому уехать отсюда я могу только во время сна без снов. Или когда я не думаю.

Поэтому неудивительно, что «Россия» и «ум» для Пелевина неразделимы.

Пелевина можно читать по-разному — следить только за действием или только за словами или же петлять между первым и вторым. Его романы можно решать, как шарады — вроде детективных загадок Бориса Акунина, — а можно разгадывать культурный контекст, если есть хоть какая-то информация. Хотя тут-то как раз нередко пригодился бы Григорий Чхартишвили, особенно если речь о японском контексте. Ведь пожелавший разобраться, почему господин Кавабата в «Чапаеве и Пустоте» говорит, что «наш национальный художник Акэти Мицухидэ отравился недавно рыбой фугу», будет плутать, пока не набредет (если повезет…) на новеллу «Теория катастроф» Масахико Симада [120] Масахико Симада (р. 1961) — один из наиболее значительных прозаиков современной Японии, enfant terrible японской литературы, экстравагантный выдумщик и стилист-виртуоз, разрушитель традиционных литературных устоев. Популяризатором его прозы в России выступил известный переводчик-японист, писатель Григорий Чхартишвили, которого сам Симада называет своим другом. . Именно там господина Мицухидэ приглашают в дорогой ресторан отведать рыбы фугу.

Еще сложнее пелевинские медитации на тему смерти Юкио Мисимы [121] Юкио Мисима (настоящее имя Кимитакэ Хираока; 1925–1970) — выдающийся японский писатель и драматург. Яркий представитель второй волны послевоенной японской литературы, продолжатель традиций японского эстетизма. 25 ноября 1970 года, под предлогом официального визита посетив вместе с Морита и еще тремя членами «Общества щита» базу сухопутных войск сил самообороны в Итигая, Мисима, взяв в заложники командующего базой, с балкона его кабинета обратился к солдатам с призывом совершить государственный переворот. Однако театрализованная попытка государственного переворота была преимущественно проигнорирована слушающими, после чего Мисима покончил с собой, совершив сэппуку. После нескольких неудачных попыток обезглавить Мисиму его товарищ Морита передал меч Коге, который и отрубил голову Мисиме. под названием «Гость на празднике Бон». Это малоизвестный текст Виктора Олеговича, одна из его псевдобиографических новелл из цикла «Жизнь замечательных людей» (вторая — жизнь Лао Дзы в «Записи о поисках ветра»). Чтобы полностью понять ее и перевести, мне пришлось прочитать не только автобиографический роман Мисимы «Исповедь маски» (переведенный на русский Григорием Чхартишвили), но и «Хагакурэ. Сокрытое в листве» — знаменитый труд самурая Цунэтомо Ямамото [122] Ямамото Цунэтомо (1659–1719) — самурай клана Набэсима. После смерти господина Набэсима Мицусигэ должен был совершить ритуальное самоубийство. Однако поскольку официальный запрет сегуна и личный запрет господина не позволили Ямамото свершить харакири, Цунэтомо стал отшельником и сочинил трактат о самурайской этике «Хагакурэ. Сокрытое в листве» (письменная версия появилась благодаря стараниям одного из его учеников). До XX века книга была доступна только для членов клана. Особую популярность трактат «Хагакурэ. Сокрытое в листве» приобрел в период Второй мировой войны. , ставшего после смерти хозяина буддийским монахом.

Словом, чтение Пелевина заводит очень и очень далеко.

Прочитав «Чапаева и Пустоту», Слава спросил меня, правда ли, что мир есть мысль Котовского, и правда ли, что Котовский — поляк? Мол, если так, то он не удивляется, что русские в этом мире живут как в аду. Слава утверждает также, что в Пелевина нужно «въехать», тогда словишь настоящий кайф.

Перевожу взгляд с экрана компьютера за окно. Из сизого полумрака зимнего рассвета проступает Онежское озеро. Такое же белокипенное пятно.

Пустота-а-а-а…

16 января

Сегодня узнал о цунами в Азии. С опозданием на три недели. Благодаря этому избежал прокатившейся через СМИ волне причитаний по поводу количества жертв.

О цунами рассказала мне Клава из Усть-Яндомы. Дело в том, что недавно они поругались с Витей из-за положения Ориона — «меча Вяйнемяйнена», как его называют в Карелии. Клава утверждала, что он сдвинулся со своего места.

— Вот посмотри, — показывает она, — меч Вяйно в конце декабря всегда висел над коньком нашей крыши, а теперь светит над часовней.

Вот теперь Денисенко приехали сообщить: цунами — явное доказательство того, что Клава была права.