Лидия Гуардо - Исповедь. Пленница своего отца

Я, кивая писателю, подумала, что ему посчастливилось бывать в далеких странах, которые большинство людей видит лишь по телевизору.

— То, что происходило с тобой, — происходило здесь, во Франции, недалеко от места, где я живу. В этом и заключается самый большой ужас. Ты меня понимаешь, Лидия?

— Думаю, что понимаю.

— Ну тогда продолжай. Рассказывай.

Поскольку я не могла ходить, то все время лежала в кровати. Мои ноги были замотаны бинтами, которые нужно было часто менять.

Старик заявил, что заниматься мною будет только он один. Он заходил ко мне в комнату по нескольку раз в день, и, когда я слышала в коридоре его шаги, мне становилось страшно: я знала, что меня ждет.

Как только он начинал снимать с меня повязки, я не могла удержаться от крика. Он злился и обзывал меня неженкой.

Поскольку соседи жаловались на нас в управление социального жилья, он попросил доктора М. выписать медицинскую справку, в которой давалось бы обоснование моим воплям. Когда такая бумага была выписана, он показал ее мне и сказал, что теперь вполне может отбиться от жалоб соседей. Вот это для меня и было плохо. Я умоляла его обращаться со мной поаккуратнее, а он срывал бинты одним резким движением, полагая, что тем самым причиняет мне меньше боли. Однако в действительности мне было намного больнее, и я кричала еще громче.

Затем доктор М. прописал мне эфир. Мало-помалу возле моей кровати накопилась целая куча маленьких голубых бутылочек. Старик заставлял меня дышать эфиром, и мне казалось, что окружающий мир куда-то исчезает. Сознание затуманивалось, и я видела и слышала все, что происходило и говорилось в комнате, как будто издалека.

Как-то раз, когда я находилась в подобном отрешенном состоянии, а повязки были сняты, Старик стал меня ощупывать и лег на меня сверху. Я почувствовала, как он гладит мое тело руками, но сопротивляться ему была попросту не в состоянии.

И в самом деле, как я — девятилетняя девочка — смогла бы сопротивляться взрослому, к тому же очень сильному мужчине?

Затем Старик стал поступать так при каждой перевязке, а однажды, когда он делал это в очередной раз, я увидела, как он достал свой член и попытался ввести его в меня. Я едва не задохнулась, потому что Старик навалился на меня всем своим телом. Я попробовала его оттолкнуть, но руки у меня были как ватные. Ощутив сильную боль в паху, я стала кричать, не произнося при этом ни звука. А может, я кричала по-настоящему, но только, находясь под действием эфира, своих криков не слышала.

С тех пор он стал насиловать меня каждый день.

Вечером, когда мое сознание не было затуманенным и Старик приходил ко мне в комнату, чтобы заняться моей гигиеной, он гладил меня и говорил:

— Видишь, я очень ласковый по отношению к тебе, я о тебе забочусь. Я единственный, кто хорошо о тебе заботится. Поэтому и ты должна быть по отношению ко мне ласковой. Скажи, ты будешь со мною ласковой?

— Да.

— Тогда не сопротивляйся, а иначе тебе будет больно.

— Но мне в любом случае больно. Не делай этого! Пожалуйста!

— Видишь, ты не ласковая… И это после всего того, что я для тебя сделал!

Он расстегивал свою одежду и ложился на меня сверху.

Если я сопротивлялась, он брал бутылочку с эфиром и совал ее мне под нос. Я пыталась задерживать дыхание, но тогда он закрывал мне рот и нос ладонью, и вскоре я начинала задыхаться. Тогда он убирал ладонь, я невольно делала глубокий вдох, и в тот момент Старик снова подсовывал мне под нос пузырек с эфиром.

Снимая повязки, он внимательно осматривал меня всю.

— Смотри, на коже кое-где уже образуется корочка. И все благодаря мне. Это хороший знак — ты скоро выздоровеешь. Ты могла бы меня за это отблагодарить!

И он пытался засунуть свой член мне в рот. Однако я плотно сжимала челюсти, его орган упирался мне в зубы, и ему не удавалось задуманное.

Он стал мстить мне, засовывая в мою половую щель деревянную палочку. Это был обрубок ручки метлы. Он двигал им внутри меня — чтобы, как он выражался, «там стало шире». Когда он делал это, то смотрел мне прямо в лицо и улыбался. Из моих глаз одна за другой вытекали и капали на подушку слезы.

Мой писатель попросил меня сделать ему еще одну чашку кофе. Он выключил свой магнитофон.

— Лидия, давай сделаем небольшой перерыв. Мне необходимо немного подышать воздухом и размять ноги. Давай выйдем во двор.

— Знаешь, включать в книгу буквально все совсем необязательно. Вполне можно что-то опустить.

— Пойдем немного прогуляемся.