Йозеф понимал, что отвертеться не получится: покой, увы, дается только мертвым. Он перечислил Суреку болезни, названия микробов и бактерий, объяснил, какие анализы берет каждый день, какие результаты получает и какие выводы делает. Сурек записывал все слово в слово:
– Помедленнее, доктор… Можете повторить по буквам слово «гипогликемия»? [120]
Йозеф сообщил, что ему не хватает лекарств, и Сурек оторвался от бумаг:
– Это так важно?
– Процесс лечения затягивается из-за того, что Центральная аптека предлагает нам устаревшие препараты. Для важных персон лекарства заказывают в Швейцарии или Австрии, значит нужно доставить из Англии изопреналин и американский антибиотик доксициклин.
– Я не могу этого написать!
– Он вам нужен живым или мертвым?
– Сколько «и» в слове «доксициклин»?
В первый раз Сурек дал Йозефу прочесть свой отчет, боясь, что наделал ошибок в медицинских терминах. Ему страшно не хотелось опозориться перед начальством.
За ужином Тереза и Хелена рассказали Йозефу, что Сурек донимал их вопросами, даже угрожал, требуя, чтобы они стали его информаторами.
Йозеф так разъярился, что немедленно отправился к гэбисту и вошел, не постучав:
– Не смейте вмешивать в это дело мою жену и дочь! Они вынуждены помогать, потому что вы лишили меня команды.
– Мой отчет должен отражать реальное положение дел, и я обязательно отмечу ваши неподобающие настроения, можете не сомневаться!
Рамон не просто удивлял – он поражал Йозефа. Впервые за свою карьеру практикующего врача он увидел больного, который, находясь на грани комы, поднимался как робот и не чувствовал усталости, словно его тело и рассудок существовали отдельно друг от друга. Любой другой на его месте лежал бы пластом на кровати, чтобы сберечь последнюю искорку энергии, а этот плевать на все хотел и никого не слушал.
Йозеф пришел в палату, чтобы сменить Терезу на ночном дежурстве.
– Он периодически бредит, – тихим голосом сообщила она. – Температура очень высокая.
Йозеф пощупал лоб больного, взял его руку, чтобы посчитать пульс, и Рамон приоткрыл глаза:
– Ну что, док, как я сегодня?
– Это у вас нужно спросить. Утром вы выглядели уставшим. Скорее всего, из-за хлорохина, я ввел вам лошадиную дозу. – Йозеф вставил в уши стетоскоп и закрыл глаза, чтобы сконцентрироваться. – Я хочу кое-что проверить, но у нас нет нужного оборудования, так что мы перевезем вас в Пардубице – им недавно достался рентгеновский аппарат для лучевой диагностики последнего поколения. Сделаем снимки, а там посмотрим.
Рамон вздохнул.
– Легкие у меня не слишком здоровые, в одном наверняка остался застарелый туберкулезный очаг.
– Именно это мне и нужно выяснить. Не беспокойтесь, туберкулез лечится.
– Сомневаюсь. Не усердствуйте, я не хочу быть вашей лабораторной крысой.
Рамон спал, дыхание у него было поверхностным, так что грудь едва поднималась. Хелена сидела на стуле у кровати и читала при свете ночника. В санатории царила тишина. Хелена почувствовала на себе взгляд Рамона, подняла голову, и он вымученно улыбнулся.
– Как вы себя чувствуете?
– Бывало и лучше.
– Хотите пить?
– Пожалуй.
Хелена налила в стакан воды и помогла ему напиться. Рамон положил ладонь на ее руку, и она почувствовала, что у него сильный жар.
– У вас снова поднялась температура.
– Как ваше имя?
– Я Хелена, дочь доктора Каплана.
– Вы медсестра?
– Нет, но кое-что умею и часто помогаю отцу.
Рамон закрыл глаза, и она вернулась на свое место.
– Что за книга?
Хелена прочла низким голосом:
Мне тяжко умирать и жить постыло,
Я понимаю, что гублю себя,
Но гибели избегнуть не желаю.
Однако даже на краю могилы
Я верю в то, что счастлив был, любя:
Что только страсть, мучительница злая,
Нам на земле дарит блаженство рая;
Что девушки прекрасней нет нигде,
Чем ты, о недруг мой непримиримый;
Что прав Амур, судья непогрешимый,
И сам я виноват в своей беде.
С такою верой я свершу до срока
Тот путь, которым к смерти недалекой
Меня твое презрение ведет,
И дух мой, благ земных не алча боле,
Из сей юдоли навсегда уйдет [121].
– «Дон Кихот»… Как давно я не… продолжайте, прошу вас, это так прекрасно.
Твоя несправедливость подтверждает,
Насколько прав я был, неправый суд
Верша над бытием своим напрасным;
Но за нее тебя не осуждает
Тот, чьи останки скоро здесь найдут:
Счастливым он умрет, хоть жил несчастным.
И я прошу, чтоб надо мной, безгласным,
Из дивных глаз ты не струила слез,
С притворным сожаленьем не рыдала —
Не нужно мне награды запоздалой
За все, что в жертву я тебе принес.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу