Сергей Саканский - Наблюдатели

Я иду по улице, мимо новых, только что отремонтированных зданий, солнце высвечивает улицу вдаль, где-то во дворе упруго метет дворник, искрят трамваи, люди висят на вагонах гроздьями…

Я не могу понять, как оказалась здесь. Какой-то провал памяти: только что была с Жаном, мы кувыркались под одеялом, потом пили кофе на кухне, и Жан сказал, что дальше так продолжаться не может, мы должны быть вместе всегда, и мы приняли решение избавиться от Микрова, но потом со мной что-то случилось, я как-то поплыла… Что это – сердечный приступ?

И вот я иду по улице, мимо каких-то новых, только что отремонтированных зданий, и район кажется мне знакомым, но я не могу узнать его и не понимаю, зачем Жан привез меня сюда, привез и бросил?

Помню, я возражала против его предложений насчет Микрова, это были какие-то ужасные, неприемлемые предложения, вдруг он обиделся, поругался со мной, а потом, когда мне стало плохо, отвез меня сюда и бросил, ведь он такой, он – горячий, безрассудный молодой человек, милый мой, как я люлю тебя, как я хочу всегда, всегда качать бедрами, всем телом качать навстречу тебе!

Кто-то идет навстречу…

Это Марфа, она улыбается, мы обнимаемся посреди улицы, и только теперь я понимаю, что я в Марьиной Роще.

– Почему ты не была в школе? – спрашивает Марфа, но я не могу объяснить, не могу признаться в том, что у меня есть Жан, настоящий взрослый мужчина, что я была у него, а Микров, я теперь понимаю – это директор, и еще он ведет у нас географию…

– Я проспала, – говорю я и вдруг вижу, что с Марфой что-то произошло со вчерашнего дня: она какая-то другая – другого цвета ее лицо и волосы, что-то с ней не так.

– Марфа, почему ты какая-то?.. Такая…

Она почему-то в пальто своей матери, она на высоких каблуках, а нам ведь еще нельзя так одеваться.

– Ты на себя посмотри, – смеется она. – И ты теперь тоже такая.

И вдруг я понимаю, что она – старая.

А она протягивает мне зеркало: смотри. И я вижу свое лицо – о, ужас! – я тоже старая, у меня морщины, у меня уже нет зубов…

– Как же это получилось, Марфа, как же это я не заметила? Где же вся моя жизнь, и почему я не помню ее?

– Все очень просто: ты проспала.

И тут я догадываюсь, что все это сон, действительно, ведь это сон о будущем: вон какие дома, их уже надстроили… Меня разбирает любопытство, я не хочу просыпаться, я хочу посмотреть, что станет со всеми нами…

Марфа увлекает меня с собой, к своим, мы подходим к нашему дому и видим старух и стариков на лавочке, и я узнаю их всех, дворовых моих парней и девчонок, и я смеюсь, потому что это сон, я знаю, что скоро проснусь, выйду во двор, где они опять играют в теннис, качаются на качелях, сидят в песочницах, ебутся в кустах, и всем расскажу, какими они станут когда-нибудь… Мы все смеемся, старухи и старики, стуча палками об асфальт, утирая веселые слезы.

Я просыпаюсь. Какой чудовищный сон!

Я, конечно же, дома, ведь Жан, как всегда, довез меня до угла, я вскакиваю с постели, бегу босыми ногами на кухню, мама что-то варит, она смотрит на меня…

И тут я просыпаюсь окончательно: рядом храпит Микров, мой мучительный муж…

Я вспоминаю все. Вчера мы говорили с Жаном…

…где люди ходят гуськом, потому что им нечего сказать друг другу. Если идут мужчина и женщина – значит, это муж и жена, поскольку любовникам незачем ходить по улицам вместе. Они идут гуськом, мужчина впереди, женщина сзади, он чувствует ее спиной, она ненавидит его спину. Они идут в магазин или в гости к родственникам, именно и только к родственникам, потому что друзей у нас иметь не принято. Они нажрутся сегодня: сначала будут сидеть молча, пока хмель не развяжет языки, потом разговорятся – о какой-нибудь семейной ерунде, когда же разговор иссякнет, они запоют, и дядя пощупает племянницу под столом, а потом, может быть, и прижмет ее на кухне. Часто вечер кончается дракой. На обратном пути жена уже идет впереди и чувствует мужа спиной, отмщенная за несколько недель унижений, а муж ненавидит ее прямую спину, вяло гребет ногами, что-то невразумительно бурча…

Вот из какой среды я вышел и вот как я должен был провести свою жизнь – в том унылом городе, в той грустной стране, но я сменил и город, и страну, впрочем, последняя изменилась сама, и черт знает что творится теперь на моей брошенной родине, но я не был там уже двадцать лет, с тех пор, как все умерли, и живу здесь, в этой просторной, честно заработанной квартире, часть которой, впрочем, хранит в себе Брянск, словно модернизированный компьютер какие-то старые блоки, а в городе моей юности всегда стоит жаркое неподвижное лето…