Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

Наши автомобили, словно одурманенные этой красотой, заносило на поворотах спускавшегося в долину серпантина – так пошатывает на ходу пьяных. Над вспаханными полями разносился звук церковных колоколов, в небе мелькнул вальдшнеп и исчез в рыжих и золотых листьях березовой рощицы. На пологих склонах люди с корзинами на спинах снимали с лоз последние грозди винограда, а за ними высились четко очерченные белые вершины гранитных гор.

А воздух… О, этот воздух! Чистый и свежий. Даже бабушка перестала причитать. Наши машины плыли мимо деревянных ферм с оленьими рогами, приколоченными над дверью сарая, коровьих стад, бренчащих своими колокольчиками, желтого почтового грузовичка, катившего через поля. Спустившись в долину, мы переехали деревянный мост и оказались в каменном городке.

Наш «мерседес» трясся по узким улочкам, проложенным еще в XVIII веке, мимо мощенных плитняком переулков, мимо обувного магазина, мимо магазинчиков с часами. На переходе две молодые мамочки, болтая, толкали перед собой коляски, направляясь в кондитерскую через дорогу; дородный бизнесмен поднимался по ступеням в банк на углу. В этом городке ощущалось что-то благородное и добротное, он мог похвалиться славной историей – старинные цеховые дома, окна со свинцовыми переплетами, старые церковные шпили, зеленые ставни и каменный мемориал героям Первой мировой.

Наконец мы развернулись на центральной площади с фонтаном, окруженным вазонами с желтыми гвоздиками, изо рта каменной рыбы била вода, и направились к выезду на шоссе Н-7 через стекавшую с Альп реку. Я сохранил отчетливое воспоминание о том, что увидел, выглянув из окна: человека на берегу, забрасывавшего в бурлящий поток удочку с насаженным на крючок кузнечиком; весь берег за его спиной представлял собой сплошной ковер из колокольчиков.

– Папа, может, остановимся здесь? – спросила Мехтаб.

– Нет. Я хочу добраться до Оксонна и пообедать там. В путеводителе сказано, что там подают очень хороший язык. Под соусом из мадеры.

Но тут – не в первый раз в моей жизни – внешний мир, похоже, пошел навстречу моим тайным желаниям.

– Это еще что такое?

Машина рыгнула черным дымом и содрогнулась. Папа в досаде хлопнул по рулю. «Мерседес» не подавал признаков жизни. Отец вывел нас на обочину. Малышня завизжала от восторга, когда вылезла на свежий деревенский воздух.

Наша машина сломалась на зеленой улице, застроенной зажиточными домами из известняка, с декоративными дымниками, украшавшими печные трубы, с пышной геранью в цветочных ящиках под окнами. За домами вверх по склонам поднимались фруктовые сады, а за ними, в свою очередь, едва виднелись верхушки памятников местного кладбища рядом с церковью.

Мои младшие братья и сестры принялись играть на улице в пятнашки. Из-за старой каменной стены на них тявкал какой-то терьер, а из соседнего дома до нас доносился запах дровяного дыма и горячего хлеба.

Отец выругался и стукнул кулаком по капоту. Дядя вылез из второй машины, с удовольствием потянулся и уже только потом пошел к папе возиться с заглохшим мотором. Тетя и бабушка подобрали подолы сари и отправились искать туалет. Мой старший брат, сидевший один в последней машине, загруженной нашими чемоданами и узлами, угрюмо закурил.

Папа вытер замасленные руки тряпкой и поднял голову. Я видел, что он безумно устал; неисчерпаемые, казалось, запасы его энергии подошли к концу. Он глубоко вздохнул, потер глаза, и вдруг порыв свежего ветра растрепал его волосы. Должно быть, он почувствовал этот освежающий порыв, потому что именно в эту минуту он, казалось, впервые заметил чистейшую красоту окружавшего его альпийского пейзажа. Впервые за чуть ли не два года вздохнув свободно, он осматривался вокруг, опираясь на ворота. Рядом с ним на ветру покачивалась дощечка с объявлением.

Особняк, перед которым сломалась наша машина, выглядел достойно и добротно, и даже с дороги было видно, что он построен из хорошего камня. На другой стороне примыкавшего к нему участка, под липами, стояли конюшня и домик привратника. Каменная стена, окружавшая усадьбу, была густо оплетена плющом.

– Тут написано: «Продается», – сказал я.

Такая уж штука – судьба.

От нее не убежишь. В итоге – никуда не убежишь.

Люмьер, как мы узнали позднее, в XVIII веке был оживленным центром изготовления часовых механизмов, однако со временем население города сократилось до двадцати пяти тысяч человек, и теперь он был известен в основном несколькими первоклассными сортами вина. Основными промышленными предприятиями были: фабрика по изготовлению алюминиевых панелей для обшивки домов, расположенная в небольшой промышленной зоне в двадцати километрах по направлению к устью долины, и три семейные лесопилки в предгорьях. Среди сыроделов городу удалось приобрести некоторую известность благодаря здешнему сорту мягкого сыра, выдерживаемого со слоем угля в середине. Само название Люмьер, по-французски «свет», происходило от того яркого света, который отражался ранним утром от местных гранитных гор, озарявших одну из сторон долины нежным розовым сиянием.