Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

– Смотрите. Четыре морковки, фунт тридцать девять пенсов за пучок. Ха-ха! Платишь за ботву и вместе с ней все ешь, как кролик.

По мере того как мы переходили из одного зала в другой под сенью викторианских люстр, рассматривая фрукты и овощи из самых разных уголков света, о которых мы даже не слыхивали, папа хохотал все реже. Я помню, какое растерянное выражение приняло его лицо, когда он постукивал пальцем по стеклу, за которым лежали тридцать семь сортов козьего сыра, каждый под своим экзотическим названием вроде «Пулиньи-Сен-Пьер» и «Сен-Мор-де-Турен».

Мы вдруг осознали, до чего велик этот мир. Свидетельства этого факта находились прямо перед нами: нежно подкопченное мясо страуса из Австралии и итальянские ньокки, черный картофель из Анд, финская сельдь и каджунские колбаски [9]. Но что, возможно, потрясало наиболее глубоко – это представленное в высшей степени наглядно богатство кулинарных сокровищ самой Англии, такие экзотически звучащие блюда, как «пирог с утятиной, яблоками и кальвадосом», или «маринованный в пиве филей кролика», или «колбаса из оленины с грибами и клюквой».

Мы были подавлены всем этим великолепием. Вокруг нас начал уже прохаживаться охранник «Харродса» в бронежилете и с рацией.

– Не подскажете, где здесь индийские соусы? – робко спросил папа.

– В бакалейном отделе, сэр, за пряностями.

И мы направились мимо сложенных из конфет башен в кондитерском отделе, вниз по эскалатору, через винный отдел к пряностям. Мелькнувший перед нами в этом отделе лучик надежды померк. Пряности также представляли собой ту же пеструю космополитичную компанию: французский тимьян, итальянский майоран, голландские можжевеловые ягоды, египетский лавровый лист, черная английская горчица и даже – откровенная пощечина – немецкий шнитт-лук.

Папа вздохнул. Этот вздох разбил мне сердце.

В тесном углу, почти сплошь заваленные японскими водорослями и розовым имбирем, стояли какие-то жалкие, чисто символические бутылочки «Карри клаб» и пакетики с чапати – вот что попало сюда из всего кулинарного богатства Индии. Из всего папиного мира. Практически ничто.

– Пошли, – вяло обронил папа.

Это был конец. Конец планам по завоеванию Англии.

«Харродс» совершенно доконал отца, и вскоре он погрузился в депрессию, которая до того, должно быть, просто скрывалась за его маниакальными поисками нового занятия. С тех пор до самого нашего отъезда папа сидел у себя в Саутхолле на диване как квашня и молча смотрел фильмы на урду.

Когда низкое небо над Саутхоллом становилось слишком уж серым и угнетающим и нам хотелось снова вкусить жизни Мумбая и его ярких цветов, мы с Умаром садились на метро, пересаживались в центре и ехали на север Лондона, в Кэмден-Локс. Ехать туда было долго и неудобно, но, выходя из похожих на пещеры туннелей северной линии метро на полные народу улицы Кэмдена, мы словно рождались заново.

Дома там были окрашены в кричащий розовый и голубой, под провисшими маркизами располагались салоны, где можно было сделать татуировку и проколоть уши или другие части тела; магазины, торговавшие обувью «Док Мартенс» и самодельной хипповской бижутерией; грязные притончики, из которых доносились оглушительные звуки «Clash» или «Eurythmics». Мы шли по Хай-стрит, походке нашей постепенно возвращалась прежняя упругость, а зазывалы с сальными волосами пытались заманить нас в магазины, торговавшие подержанными дисками, ароматическими маслами, виниловыми мини-юбками, скейтбордами и пестрыми футболками. Вокруг толпился и толкался самый странный народ – готы в черной коже и с унизанными перстнями пальцами, панки с зелеными ирокезами, девчонки-аристократки из частных школ Хэмпстеда в поисках приключений, бездомные алкоголики, шаткой походкой ковыляющие от мусорного бака к пабу. Все это людское море словно убеждало меня в том, что, каким бы чужим я ни чувствовал себя здесь, в этом мире всегда можно было найти того, кто выглядел еще более странно, чем я.

В тот день, перейдя через центральный канал, мы с Умаром свернули налево в крытые рыночные ряды, чтобы пообедать. Стоявшие вдоль шлюза бывшие складские здания, выстроенные из кирпича, торговые палатки, вымощенные булыжником переулки – все было забито дешевой едой со всего мира. Азиатки в толстых очках и бумажных шляпках зазывали: «Сюда, ребята, сюда!» – и указывали нам на тофу и фасоль, курятину на шампурах по-таиландски, на воки, возле которых раздраженный повар то и дело плюхал в миски с рисом исходящие паром порции кисло-сладкой свинины. Обычно мы бродили, глазея, как в зоопарке, среди ларьков, в которых торговали иранским барбекю, рыбными похлебками из Бразилии, карибскими овощными бананами с козлятиной и толстыми кусками итальянской пиццы.