Иэн Макьюэн - Искупление

– Сесилия, ты, наверное, уже старшая медсестра?

– Да, – ответила та тоном, исключающим возможность развития темы: то, что у них одна профессия, не может служить поводом к сближению. Ничто не может. И до возвращения Робби говорить им не о чем.

Наконец из ванной послышался щелчок отодвигаемой задвижки. Робби что-то насвистывал. Брайони инстинктивно отпрянула от двери в темный угол комнаты, однако, когда Робби вошел, все равно оказалась в поле его зрения. Правую руку он держал на весу, словно для рукопожатия, левой закрывал дверь. Если он и посмотрел на нее, то ничего драматического в его взгляде не было. Но когда их глаза встретились, он опустил руки и вздохнул, словно переводя дух, при этом продолжая сурово смотреть на нее. Брайони, невзирая на охвативший ее страх, не могла отвести от него взгляда. Она улавливала легкий аромат его туалетного мыла. Ее потрясло, насколько он постарел, особенно впечатляющими были морщины вокруг глаз. «Неужели все это из-за меня?» – глупо подумала она. Может, и война виновата?

– Значит, это была ты, – сказал он наконец и плотнее придавил дверь ногой.

Сесилия встала рядом с ним, он смотрел на нее. Сестра точно и кратко изложила намерения Брайони, но не хотела или не могла скрыть сарказма в голосе:

– Брайони собирается всем рассказать правду. Однако прежде она хотела повидаться со мной.

– Ты предполагала, что я могу здесь оказаться? – спросил Робби, повернувшись к Брайони.

Она думала сейчас лишь об одном: только бы не расплакаться. В такой ситуации трудно было представить что-либо более унизительное. Облегчение, стыд, жалость к себе – она не могла понять, какое именно чувство, но оно охватило ее целиком. Удушливая волна поднялась к горлу, не давая говорить. Брайони сжала губы. Потом волна схлынула. Теперь она была в безопасности. Ей удалось сдержать слезы, но все же голос прозвучал жалким шепотом:

– Я не знала даже, жив ли ты.

– Если мы собираемся беседовать, может, лучше сесть? – предложила Сесилия.

– Не знаю, смогу ли я.

Он нервно отошел к другой стене, подальше от Брайони, прислонившись, сложил руки на груди и перевел взгляд с одной сестры на другую. Потом внезапно направился к спальне, но на пороге передумал, остановился и сунул руки в карманы.

Робби был крупным мужчиной, и комната, когда он в ней появился, казалось, стала меньше. В ограниченном пространстве его движения были скованными и нервными, словно он задыхался. Вынув руки из карманов, он пригладил волосы на затылке, потом уперся в бока, уронил руки вдоль туловища. Брайони не сразу поняла, что все эти лишние движения он совершает потому, что сердит, очень сердит, и как только она это осознала, он заговорил:

– Что ты здесь делаешь? Только не надо толковать мне о Суррее. Никто не мешал тебе туда поехать. Почему ты здесь?

– Я хотела поговорить с Сесилией, – ответила Брайони.

– Ах да! О чем же?

– О том чудовищном, что я сотворила. Сесилия подошла к нему поближе.

– Робби, – прошептала она, – дорогой… – Она положила руку ему на плечо, но он стряхнул ее.

– Не понимаю, зачем ты ее впустила. – И, повернувшись к Брайони: – Буду с тобой абсолютно откровенен: я разрываюсь между желанием сломать твою глупую шею или вытащить тебя за дверь и спустить с лестницы.

Если бы у нее не было опыта общения с ранеными, она бы умерла от страха. Но она уже видела, как в больнице от бессилия скандалили солдаты. В кульминационный момент приступа ярости было бесполезно пытаться урезонивать или успокаивать их. Надо было дать им возможность выпустить пар, лучше всего было стоять и слушать. Она понимала, что даже вопрос: «Мне уйти?» – мог обернуться провокацией. Поэтому смотрела в лицо Робби и ждала своего часа.

Он говорил, не повышая голоса, но в каждом слове ощущалось чудовищное напряжение:

– Можешь ли ты хоть отдаленно вообразить, каково там, в тюрьме?

Брайони представила маленькие окошки, расположенные высоко под потолком в толстой каменной стене, муки ада, как представляет их себе большинство людей, и медленно покачала головой. Чтобы сдержаться, она пыталась сосредоточиться на тех переменах, которые произошли в Робби. Впечатление, что он стал выше ростом, вероятно, создавалось от его военной выправки. Никакому студенту Кембриджа такая осанка и не снилась. Даже в нынешнем состоянии крайнего возбуждения он не опускал плечи и подбородок держал высоко, как опытный боксер.

– Нет, разумеется, не можешь. А когда меня посадили, ты испытывала удовлетворение?