— Чем занимаются эти свиньи на нашем мосту, Альберт? Не видишь, с чем они там возятся? — внезапно спросил он, остановившись.
— Выгрузили ящики, открыли люки в устоях моста и суют туда свой груз.
Молча прошли они еще минуты две, еле передвигая ноги.
— Ящики, говоришь? — переспросил Шольтен и снова остановился. Затем добавил, дернув Мутца за рукав насквозь промокшей от дождя маскировочной куртки: — Ящики? Понимаешь, чем это пахнет?
Мутц уставился в горящие глаза друга. «Свихнулся», — снова подумал он.
— Они собираются взорвать мост, — сказал Эрнст и тут же почувствовал, как острая боль пронзила его. — Они хотят уничтожить мост — просто так, чтобы никому не достался, ни нашим, ни вашим! Зачем же мы тогда его обороняли? Во имя чего, спрашивается, погибли те пятеро, что лежат внизу?
Взглянув Шольтену в глаза, Мутц, наконец, понял, что взволновало его друга.
— Ну, нет! — процедил сквозь стиснутые зубы Шольтен. И с мрачной решимостью добавил: — Наш мост им не взорвать! Клянусь, им это не удастся!
«Он сказал «наш мост», — подумал Мутц, — «Наш мост»! — И еще — Да разве он не прав? Разве это, в сущности, не наш мост?»
Но Мутц не испытывал при этом никакого волнения и озадаченно стоял перед товарищем. Шольтен дрожал от возбуждения, глаза его горели бешенством.
Он резко повернулся и пошел обратно. Мутц попоплелся за ним. Он видел, как Шольтен снял с плеча автомат, вынул магазин, остановился на мгновение, осмотрел его и снова вставил на место.
Шольтен слышал, что Мутц идет за ним. Он подумал, что тот хочет удержать его и сделает это, если догонит, а потому бросился бежать. В шести метрах от лейтенанта Шольтен остановился.
— Не трогать мост! — сказал Эрнст тихо, и Хампель снова подумал: «Опасный парень!» Но молча повернулся и пошел к своим людям у люков.
Снаружи оставалось еще четыре ящика. Один из солдат прыгнул в люк и стал их принимать. Двое других на противоположной стороне моста сгружали с машины оставшиеся ящики.
Шольтен не отставал от лейтенанта. Тем временем Мутц подбежал к другу и схватил его за рукав. Но Шольтен только обернулся и поглядел на него. Всего лишь какую-то секунду. Мутц сразу же отпустил его руку.
— Порядок, Эрнст, — сказал он хрипло, — ты же знаешь, я твой друг!
Шольтен остановился перед Хампелем.
— Вы не взорвете мост! — повторил Шольтен, взяв автомат на изготовку. Его рука легла на спуск.
— Не делайте глупостей! — умоляюще сказал лейтенант, и в глазах у него появился страх. Правая рука скользнула по поясу, нащупывая кобуру.
— Не сметь! — угрожающе произнес Шольтен. — И убирайтесь с моста! Тогда все будет в порядке!
Люди в люках бросили работу. Они молча ждали, что будет дальше.
Хампель повернулся к ним:
— Приказа «отставить» не было! Делайте свое дело! И взорвите его, наконец, ко всем чертям! — Его голос сорвался — Здесь вам не детский сад! У нас еще пока война!
Лейтенант посмотрел на часы. «Черт возьми! Мы уже давно должны были убраться отсюда!» — подумал он и снова рявкнул на солдат:
— Быстро! Кончайте возню! И скорее шнуры по два на шахту. После этого сматываться!
Один из солдат снова было протянул руку к ящику.
— Руки прочь! — повернулся к нему Шольтен. В тот же миг лейтенант, вытащив пистолет, левой рукой отвел предохранитель. Но спустить курок уже не успел.
Его настигла пуля, выпущенная почти в упор из армейского карабина образца «К-98».
Альберт Мутц, смертельно бледный, опустил оружие.
Альберт Мутц и пятая заповедь
«Не убий!» — гласит заповедь, и Альберт Мутц верил, что никогда в жизни, даже в помыслах своих, не нарушит ее. На раскрашенной иллюстрации к Ветхому завету, который стоял в книжном шкафу у матери, было изображено, как господь гневается на Каина, убившего Авеля. Каждый раз, когда маленький Альберт разглядывал картинку, его пугал испепеляющий взгляд бога. И он верил, что никогда в жизни никого не убьет.
Но когда ему было шесть лет, он задушил бы своего черного котенка, если бы вовремя не вошла его мать. Котенок мирно лежал у него на коленях, а когда ему захотелось соскочить и мальчик стал его удерживать, котенок вцепился коготками Альберту в руку. Альберт выпустил было его, потом схватил обеими руками и вне себя от боли и ярости стал душить.
Мать молча дала ему пощечину и оставила одного. Он стоял, а слезы градом катились у него по щекам. Но вдруг он почувствовал, что котенок, мурлыча, потерся об его ногу. В порыве раскаяния мальчик поднял его, прижался лицом к мягкой шерстке, и ему страстно захотелось как-нибудь загладить свою вину.
Читать дальше