Сью Кидд - Обретение крыльев

Я приехала в Чарльстон в своем лучшем квакерском наряде – скромном сером платье с плоским белым воротничком и подходящим капором, само смирение. Перед отъездом из Филадельфии меня официально приняли в квакерскую церковь. Испытание завершилось. Я стала одной из них.

Увидев меня по прошествии более чем года, мать подставила щеку для поцелуя со словами:

– Вижу, ты вернулась квакершей. Право, Сара, как ты можешь показываться в Чарльстоне в подобной одежде?

Мне тоже не нравился мой наряд, но он, по крайней мере, шился из шерсти и не требовал рабского труда. Мы, квакеры, бойкотировали южный хлопок. «Мы, квакеры» – как непривычно это звучало.

Я постаралась улыбнуться и не придавать значения ворчанию матери, еще не вполне уловив ее мотивы.

– Вот как ты меня встречаешь. Ты ведь скучала по мне, правда?

Она сидела на том же месте, где я видела ее в последний раз, – у окна в кресле с высокой спинкой и обивкой из потускневшей золотой парчи. На ней было то же черное платье, а на коленях лежала адская трость с золотым набалдашником. Создавалось впечатление, что она сидит здесь с самого моего отъезда. Казалось, она такая же, как прежде, только более неряшливая. Кожа шеи висела над воротником складками, как у черепахи, и волосы на лбу обтрепались, как край тряпки.

– Разумеется, я скучала по тебе, дорогая. Без тебя страдало все семейство и слуги, но нельзя появляться на людях в таком наряде. Тебя примут за квакершу, а здесь хорошо известны их антирабовладельческие взгляды.

Об этом я не подумала. Я провела ладонями по бокам юбки, испытав вдруг нежность к тусклому платью.

С порога послышался голос:

– Если это и есть твое отвратительное платье, я закажу себе такое же.

Нина. Как она изменилась! Переросла меня на несколько дюймов. Черные волосы откинуты назад, высокие скулы, густые брови и черные глаза. Моя сестра превратилась в роковую красавицу.

Она обвила мою шею руками:

– Ты больше никогда отсюда не уедешь.

Пока мы обнимались, мама пробормотала себе под нос:

– В кои-то веки мы с ребенком в чем-то согласны.

Мы с Ниной рассмеялись, и, как ни странно, мама тоже, и на меня нахлынула какая-то детская радость.

– …Только посмотрите на нее. – Я взяла в ладони Нинино лицо.

Глаза матери заскользили от воротника моего платья к подолу и обратно.

– Я не шучу насчет платья, Сара. Дом одной квакерской семьи здесь забросали тухлыми яйцами. Об этом вчера писали в «Меркьюри». Скажи ей, Нина. Объясни сестре, что жители Чарльстона будут не в восторге от ее нарядов.

Нина вздохнула:

– По городу ходят слухи о бунте рабов.

– …Бунт?

– Пустая болтовня, – заметила мать, – но люди взвинчены.

– Если верить слухам, – продолжила Нина, – рабы собираются выйти на улицы, поубивать белых и сжечь город.

У меня мурашки забегали по спине.

– После резни и поджогов они, вероятно, ограбят государственный банк, а затем уведут лошадей из городской конюшни или захватят в гавани корабли и отплывут на Гаити.

Мать негромко хмыкнула:

– Возможно ли, чтобы негры разработали столь сложный план?

У меня сердце оборвалось. Я вполне могла себе это представить. Не саму резню – такого мое сердце постичь не способно. В Чарльстоне рабов больше, чем белых, и почему бы им не составить план освобождения? Для успеха он должен быть тщательно продуманным и дерзким. И обязательно жестоким.

Я в раздумье сложила ладони перед грудью, словно молилась:

– …Боже милосердный.

– Нельзя же воспринимать это всерьез, – одернула меня Нина. – В Эджфилде происходило подобное, помните? Белые поверили, что их поубивают ночью в постели. Поднялась настоящая истерия.

– Что стоит за всем этим? Откуда пошли слухи?

– Началось с домашнего раба полковника Джона Приоло. Очевидно, он услышал новость о бунте на верфях и сообщил полковнику, а тот обратился к властям. Стража нашла источник слухов – раба по имени Уильям Пол, известного болтуна. Беднягу арестовали и отправили в работный дом. – Умолкнув, Нина поежилась. – Страшно представить, что они с ним сделали.

Мать постучала тростью по полу:

– Мэр-интендант закрыл это дело. Губернатор Беннетт закрыл дело. Не желаю больше говорить об этом. Будь осторожна, Сара, ты сидишь на пороховой бочке.

Мне очень хотелось отбросить возможность мятежа, но на душе было неспокойно.

На следующее утро я разыскала Подарочка на ступенях кухонного корпуса. Она сидела рядом с Гудисом, с иголкой в руках и латунным наперстком на указательном пальце, и подрубала, кажется, фартук. Они хихикали и любовно пихались, но, увидев меня, притихли.