Эдвард Резерфорд - Париж

И все это ради романиста!

Чтобы успеть найти хорошее место, Тома прибыл еще до рассвета. Кое-кто, желая занять лучшие позиции, ночевал на улице, но Тома был хитрее. Он заранее изучил местность и выбрал точку на южной стороне Елисейских Полей, где и встал теперь, прижавшись спиной к зданию.

Широкая улица быстро заполнялась народом, и вскоре Тома полностью загородили спины, но это его не беспокоило. Он терпеливо ждал, пока полиция и солдаты не оцепили зрителей, чтобы расчистить кортежу путь. После этого в толпе стало так тесно, что невозможно было шевельнуться. Вот тогда-то он и сделал то, что задумал.

Сначала он дотянулся до веревки, которую заранее обмотал вокруг талии, и распустил свободный конец с привязанным маленьким крюком. Прямо за Тома, примерно на уровне его плеч, по каменному фасаду здания шел небольшой выступ, а над выступом было окно, защищенное снаружи металлической решеткой. Тома ловко подбросил веревку так, чтобы крюк зацепился за прут решетки.

Затем, схватившись за плечи двух стоящих перед ним, быстро подтянулся. Не успели соседи сообразить, что происходит, а он уже вскарабкался по их спинам и, встав ногой на голову одного, второй оперся о выступ, дотянулся до решетки и привязал себя к ней с помощью все того же крюка и веревки. Двое мужчин многословно выразили негодование его бесцеремонным поведением, и один даже попытался ударить Тома по ноге. Однако в тесноте было не замахнуться как следует, и когда Тома сделал вид, будто собирается пнуть недовольных, те еще пару раз обругали его свиньей и отвернулись.

Благодаря такому трюку Тома, надежно примотанный к решетке веревкой, мог поворачиваться вправо и влево и наблюдать за всем происходящим поверх голов стоящих впереди.

В зданиях, обрамляющих улицу, все балконы были забиты; из каждого окна торчали головы. Некоторым пришлось заплатить немалые суммы за эти удобные места. А у Тома место было ничуть не хуже и притом абсолютно бесплатное.

Слева от него широкое пространство вокруг Триумфальной арки было отведено для высокопоставленных лиц, одетых в глубокий траур или военную форму. Сама арка представляла собой невероятное зрелище. Тремя годами ранее на нее установили большую скульптуру богини победы в колеснице, отчего грандиозное строение приобрело еще более драматичный вид. С одного края арки свисало огромное черное полотнище, словно занавес; по углам развевались траурные флаги. А почти весь центральный проем занимал богато украшенный массивный катафалк высотой около восемнадцати метров, в котором лежало тело Виктора Гюго.

Это было больше чем похороны. Это был апофеоз.

Собравшиеся были все в черном. Обеспеченные люди – еще и в черных цилиндрах. Тома тоже надел короткую куртку, которая была достаточно темной, но на голове у него была синяя рабочая шапочка. Оставалось только надеяться, что Виктора Гюго это не обидело бы.

Тома смотрел в сторону арки, где началась панихида, когда его взгляд упал на ту девушку.

Она стояла метрах в пятнадцати от него, в первом ряду зрителей. Ему был виден только ее затылок, и это был самый обычный девичий затылок. И вроде не было никаких причин, чтобы в море людских голов обратить внимание именно на эту голову. Но по какой-то причине она показалась Тома особенной.

Он смог разглядеть, что у девушки кудрявые каштановые волосы. Кожа на шее была бледной. Тома не видел, во что одета девушка, но решил, что она, вероятно, принадлежит к бедному сословию, как и он сам. Ему хотелось, чтобы она обернулась в его сторону.

Под аркой одна за другой произносились прощальные речи. Тома не слышал и половины того, что говорили, но это не имело значения. Главное то, что он здесь. Он принимает участие в великом событии.

К тому же всем известно, что может быть сказано на этих похоронах. Виктор Гюго являлся не только великим романтическим поэтом и романистом. Его девизом были слова «Свобода, Равенство, Братство», и жил он в соответствии с ними. Когда Наполеон III провозгласил себя диктатором, Гюго пристыдил его перед всем миром, удалившись в изгнание на остров Гернси и отказываясь вернуться на родину до тех пор, пока не будет восстановлена демократия. Когда во Францию вступили немецкие войска, он возвратился тотчас же, чтобы разделить судьбу жителей осажденного Парижа. Он был и депутатом, и сенатором, а в конце жизни поселился на одной из тех прекрасных авеню, что лучами расходятся от Триумфальной арки. Он был величайшим патриотом Франции, совестью нации, одним из лучших представителей эпохи.