— Наши покойники не дадут им покоя, тем, кто нас здесь заменит. Вы что, дон Вито, шутите, что ли? Вот уже сколько поколений — мне дед рассказывал — наша семья — плоть от плоти Паллонетто, так что эту улицу можно было бы назвать виа Капеццуто. А сколько поцелуев, сколько ударов ножом здесь было! Наш Паллонетто — не кучка камней, он похож на живого человека, а я похожа на него, как тень похожа на тень, а луч света — на луч света. Мы вместе стареем, ведь когда я смотрела на него девчонкой, он тоже казался совсем молодым. Да, дон Леопольдо, он был тогда великолепен, и не было еще на нем никаких следов от ран и болезней… Клянусь, я знаю каждый уголок Паллонетто, знаю точно, на каком месте умер от удара дон Дженнаро Галло, и знаю, в какой заброшенной туфовой выработке Ада Джардьелло искусала мужа Анны Скуффья, гладильщицы, в сорок девятом году. Вы понимаете, что я хочу сказать? Мы слишком тесно связаны друг с другом родством, каким-то высшим братством, основанным на взаимной любви и верности. Я больше принадлежу этим плитам, чем трава, что растет между ними.
Ночной сторож с горечью произносит:
— Кому вы это говорите… Не кто иной, как один из Какаче с 1880 по 1910 год заправлял всеми делами в квартале. Но делать нечего, мир идет вперед, так что придется нам съезжать с квартиры, милая моя. Можете готовить сундук и платок — слезы утирать.
— Придется, видно, соглашаться на предложение дона Эджидио Коцци, мраморщика.
— Он что, опять объявился?
— Да, и если соглашусь, он на мне женится. Лучше уж его склад, забитый надгробными плитами, бюстами покойных и статуями ангелов, чем Домициана или что другое. Дон Вито, я сейчас зареву… Не сердитесь, но я сейчас зареву!
— Плачьте, донна Джулия, плачьте.
Синьора Капеццуто беззвучно рыдает. Мы молчим. Донна Бриджида Какаче выходит из бассо и с сокрушенным видом присаживается рядом с мужем. Она не вступает в разговор — куда бы ее ни забросил план благоустройства, она внутри самой себя имеет несокрушимую опору. Что ж, предполагаю, что вместо паруса Паллонетто использует юбку этой счастливой женщины (кстати, уже заметно вздувшуюся на животе) и в конце концов благополучно выйдет в море…
На русском языке до сих пор было опубликовано всего два рассказа Маротты (Итальянская новелла XX века. М.: Худож. лит., 1969), написавшего два десятка книг, среди которых лишь два романа, остальные — сборники рассказов и очерков.
МоntaIе Е. Auto da fé. Saggiatore, 1966. P. 23–24.
Интересно отметить, что во время венецианских кинофестивалей 1930–1940-х годов, то есть во времена фашизма, именно Маротта рецензировал не допущенные к показу фильмы «вражеских держав», то есть английские, французские, советские, знакомя читателей хотя бы с их сюжетами и создателями.
Святой Януарий считается покровителем Неаполя.
«Реальность, — пишет в одном из рассказов Маротта, — это всего лишь эфемерный предлог, который отвлекает нас от того, что нам мерещится».
В о С. Prefazione//Mаrоtta G. L'oro di Napoli. Bompiani, 1967. P. 7.
В Неаполе существует поверье, что дотронуться до горба — к счастью.
Сандокан и Янес — герои многочисленных книг итальянского детского писателя Эмилио Салгари (1863–1911).
Даяки — население Малайзии, где происходило действие рассказов Салгари.
Пурита — чистота (ит.) .
Матердеи — Божья матерь (лат.).
Серино — источник в окрестностях Неаполя.
Имеется в виду вековая нищета неаполитанского плебса, долго жившего под властью Бурбонов.
Начало католической молитвы.
Пьедигротта — народный неаполитанский праздник с фейерверками и оркестром, в котором преобладают всякого рода трубы, устраиваемый в ночь с 7 на 8 октября.
Нисида — по-гречески означает «островок».
Поджореале — кладбище в Неаполе.
Святые, которым возносят молитвы о какой-то вполне конкретной помощи; в благодарность за полученную помощь прихожанин дарит церкви статуэтку данного святого или его живописное изображение, которые и называются приношениями ex voto.
Читать дальше