Ричард Мейсон - Тонущие

На закуску мы ели холодное мясное ассорти, приготовленное днем мадам Кланси, и разговаривали о Праге, о распродаже имущества мадам Моксари, о каменоломне, которую Эрик обнаружил во время прогулки.

— Там добывали камень для строительства дома, — сообщила нам Элла. — Она очень глубокая, моя мать велела наполнить ее водой и использовала как купальню. — Она пригубила вино. — Вы, конечно, можете туда нырнуть, хотя сейчас, в начале декабря, я бы не советовала.

Эрику хотелось осмотреть каменоломню при лунном свете, и, когда ужин подошел к концу, а доктор Петен все не возвращался, мы решили, что настало как нельзя более подходящее для прогулки время.

Мы двинулись по посыпанным гравием дорожкам через тисовый пролесок; поначалу смеялись, чувствуя, как незаметно улетучивается напряжение и тревога, но вскоре умолкли: чары сада подействовали на нас. Элла в темноте нащупала мою руку и крепко сжала. Эрик шагал впереди с фонарем, направляя его порой назад, на нас. За тисовой рощицей ничего не было видно, кроме площадки с аккуратными рядами яблонь, смотревшихся во тьме довольно зловеще.

— Нам туда, за фруктовый сад, — прошептала Элла, указав направление.

Земля под ногами была твердой и ровной.

Мы миновали еще один ряд деревьев, и Эрик выключил фонарь. На краткое мгновение мир погрузился в кромешную тьму. А потом из-за края тучи показалась луна, и в голове моей всплыла стихотворная строчка, единственная уцелевшая со времен далекой школьной поры, — цитата из «Королевских идиллий» Теннисона, фраза о том, как перед глазами героя возникла «гладь озерная» «в величественном зареве луны». [9] Альфред Теннисон (1809–1892). Королевские идиллии. Смерть Артура. Перев. С. Лихачевой.

Перед нами действительно лежала озерная гладь, и зимняя луна сияла бледным золотом. Мы увидели внушительную стену каменоломни, уходящую на много футов вниз под черную воду. С безоблачного неба луна освещала эту картину жутковатым, потусторонним светом, превращая кусты в гоблинов, а деревья — в тощих великанов.

Мы молчали. Я видел профиль Эрика в лунном свете: рельефный изгиб его галльского носа, очертание подбородка, черные цыганские кудри. Рядом с ним, сцепив пальцы в замок, стояла Элла, хрупкая, словно фарфоровая, кожа ее призрачно светилась. Я оказался между ними и глядел, как она поигрывала кольцами.

Помню, в тот момент я сказал себе: «Вот она, красота». Однако было что-то неуютное в этом великолепном пейзаже; что-то тревожное почудилось мне в уединенной каменоломне и ее бездонных глубинах. В голове мелькнул жуткий образ огромных тварей, ползающих по илистому дну, поджидая добычу.

Наконец, оторвав глаза от этой картины, я перевел взгляд и увидел, что Эрик смотрит на меня и во взгляде его — боль. Элла же устремила свой взор на него, но было слишком темно, и я не мог понять выражения ее лица. Наши с Эриком глаза встретились, и он снова включил фонарь — чары, которыми пыталось околдовать нас это место, внезапно разрушились.

— Пошли, — бросил он, — я замерз, — и устремился к дому быстрым, решительным шагом.

Мы с Эллой молча последовали за ним.

Во время той прогулки с нами что-то случилось. Ни одного слова не было произнесено вслух, но когда мы добрались до дому, все уже было не так, как в ту минуту, когда мы из него вышли. В нашем молчании не осталось прежней легкости и непринужденности.

Проходя мимо гостевого крыла, я с облегчением увидел свет в комнате доктора Петена.

Элла, чуть сгорбившись, проскользнула мимо его окон.

— Мне нельзя сейчас встречаться с ним, — промолвила она, когда мы поднимались по ступеням.

Она взглянула на меня и хотела что-то добавить, но передумала. На обратном пути Элла не стала брать меня за руку, а когда я коснулся ее плеча, отстранилась.

— Мне полагается все время быть веселой и жизнерадостной, — объяснила она наконец, изобразив на своем лице слабое подобие улыбки, — иначе я испорчу отчет, который он посылает папе и Памеле. Я вас завтра познакомлю.

И она провела нас с Эриком в темный холл, заперев за нами массивную дубовую дверь.

— У меня мурашки по коже бегут от этого места, — заявила она вдруг, оглядывая утопавшую в сумерках комнату.

— У меня тоже, — с готовностью ответил я, сожалея, что Эрик находится с нами, и мечтая остаться наедине с Эллой.

В присутствии моего друга, учитывая странное настроение, охватившее его на обратном пути, я чувствовал себя неуютно.

— А мне кажется, прекрасный дом, — донесся до нас из полумрака голос Эрика, неестественно громкий.