Юрий Герт - Солнце и кошка

— Еще немного,— заговорил он, прислонясь к двери спиной и глядя сверху вниз на Андрея, на детские, острые лопатки, обтянутые рубашкой и оживающие при каждом движении, похожие на завязь крыльев,— еще немного, и диссертация, защита — со всем этим будет покончено, а там и лето... Давайте-ка возьмем и махнем куда-нибудь на юг. Хочешь — к морю? Трое — возьмем и поедем? Согласен?..

— Трое?..— Андрей уже поднялся с пола и, слушая отца, не сводил с него глаз. Но при слове «трое» их затянуло дымкой, лицо Андрея, показалось Огородникову, ушло в туман.

Что с ним опять?..— подумал Огородников, недоумевая и раздражаясь от собственного недоумения.

Андрей отвернулся, подбирая листок, скользнувший под кушетку.

В тот вечер, когда была назначена премьера Костровского, Владимир Андреевич у себя в кабинете заново продумывал возможные повороты обсуждения на защите диссертации, объявленной на следующей неделе. Он лучше любого оппонента знал уязвимые места своей теории, не способной объяснить все, но объясняющей, как ему казалось, многое из того, что пока никому не удалось объяснить.

Андрей у себя в комнате дочерчивал последнюю диаграмму. Несколько раз он заглядывал к отцу, сверялся: «эндартериит» — через «а» или «о»?.. А «облитерирующий»?.. И всякий раз у Огородникова возникало при этом ощущение, будто сын хотел ему еще что-то сказать, о чем-то заговорить, но не мог решиться. Наконец, он принес готовый ватман и подвесил его за подбитую к рейке петельку, поверх других диаграмм и таблиц, тоже предназначенных для защиты.

Под столбиками, заштрихованными цветной тушью, разместились фигурки, одна с костылем, вторая — без. Огородников улыбнулся удачной выдумке сына:

— Убедительно, ничего не скажешь... Очень, очень убедительно...

Андрей, похоже, не слышал его похвалы. Но в то же время не спешил выйти из кабинета. Он стоял перед столом, слегка наклонив, ссутулив свое долговязое, тощее тело, и обломком бритвенного лезвия с преувеличенной сосредоточенностью соскребал с ногтей засохшую тушь. И снова Огородникову почудилось, что ему не дает покоя какая-то тревожная, глубоко затаенная мысль... Впрочем, нет, все это пришло Владимиру Андреевичу в голову уже потом, потом... В ту же минуту, когда Андрей, нагнувшись над столом, соскабливал тушь со своих криво подстриженных, обкусанных ногтей, и Огородников смотрел на его пальцы — обыкновенные, мальчишечьи, в ссадинах, в светлых полосках шрамов, но такие тонкие, почти прозрачные в ярком круге настольной лампы — он с неожиданным удовольствием представил, что в актовом зале института, где состоится защита, будут висеть диаграммы, вычерченные его сыном, вот этими пальцами...

— Знаешь,— усмехнулся он, прохаживаясь по кабинету,— нужны многие годы, иногда — целая жизнь, чтобы убедить других в том, в чем ты сам давно убежден... Хотя, разумеется, раньше надо самому во всем убедиться, и наверняка, чтобы не оставалось никаких сомнений...

Он продолжал говорить, но — и опять-таки позже, потом...— ему вспомнилось, как при словах «надо убедиться» Андрей поднял на него глаза и в них промелькнуло выражение какой-то жалкой растерянности, страха и, наконец, внезапной отчаянной решимости... Положив осколок лезвия на угол стола, он вышел из кабинета. Спустя минуту или две Огородников услышал, как он одевался в прихожей, но уловил только, что Андрей идет справиться по поводу завтрашних уроков.

Дверь за ним отрывисто захлопнулась.

Сидя в театре, Лиля плохо понимала, что происходит на сцене,— Костровский стоял в стороне, под стенкой, и грыз ногти, она не отводила от него глаз. До нее, как сквозь вату, долетали монологи — Орест замышлял убить изменницу-мать, которая зарезала своего мужа Агамемнона, тоненький хрупкий мальчик в плаще, с коротким мечом у бедра, был мало похож на грозного мстителя, но едва он оставался один, как черные тени затевали вокруг него дикую пляску... Тень Агамемнона являлась перед ним...

Спектакль кончился ударом грома, за ним, через короткую паузу, в зале взорвались аплодисменты.

Лиля не хлопала. Она сидела неподвижно, смотрела на Виталия, который на сцене жал руки артистам и целовался с ними. Аплодисменты не утихали, он растерянно поглядывал в зал, заметил ее, улыбнулся, кивнул...

Она не стала ждать, потерялась в толпе, смешалась в очереди перед гардеробом, здесь он разыскал ее.

— Лиля,— сказал он,— вы здесь... Это вы принесли мне удачу... Подождите, мы выйдем вместе...

Что случилось потом?..