Мириам Дубини - Полет ласточки

— А-бал-деть! А где тротуары? — минута в минуту спросила Лючия.

Почему в жизни все так предсказуемо?

— Они все у вас в центре, — резко ответила аборигенка Корвиале и вслед за Эммой исчезла за пластиковой занавеской прачечной.

— Добрый день. Могу я поговорить с хозяином?

Эмма сказала это, даже не взглянув на того, к кому был обращен ее вопрос. Словно это был единственно правильный способ начать расследование, вне зависимости от людей и обстоятельств. Ей очень быстро пришлось признать, что она ошибалась.

— Сдавать или забирать? — спросил сингалец, державший на руках крохотного младенца.

— Нет, вы не поняли, — начала Эмма, приложив руку к груди. — Нам не надо ничего стирать. Мы ищем… — Она вплотную подошла к стойке, за которой стоял мужчина, и продолжила заговорщическим шепотом: —…ищем одну вещь, которую мы недавно потеряли.

Сингалец, не моргая, смотрел на Эмму.

— Может, вы нашли ее… — попробовала она еще раз.

Мужчина продолжал смотреть на нее черными, как глубокий колодец, глазами.

— Вы поможете нам ее найти?

Стеклянный взгляд и никакой реакции.

— Все понятно, — заключила Эмма, раскрыв сумочку из цветастой ткани и вынув из нее банкноту в пятьдесят евро. Она положила деньги на стол и легонько подтолкнула их к сенегальцу, не сводя с него внимательных глаз.

— Мы ищем булавку…

Младенец начал плакать. Его темная кожа стала фиолетовой, а резкий голос разорвал тишину с невероятной для столь маленьких легких силой. Было понятно, что закончит он не скоро. Сингалец неуверенно покачал головой. Разместил сына поудобнее, положив одну руку ему под голову, другую вдоль спины, и стал укачивать его, напевая колыбельную на непонятном языке.

Эмма фыркнула и прошептала, повернувшись к подругам:

— Он не понимает ни слова.

— Что за булавка? — спросил мужской голос у нее за спиной.

— В форме ласточки. Знаете, такие черные птички… — принялась описывать Лючия, отчетливо и громко произнося каждое слово.

— Я знаю, как выглядят ласточки, — перебил ее сингалец.

— Вы видели эту булавку? — подбодрила его Эмма, придвигая банкноту ближе.

— Я ничего не видел.

Мужчина оторвал взгляд от денег. Ребенок перестал плакать.

Эмма смотрела на них, уперев руки в боки. Потом опустила голову и стала рассматривать геометрические узоры на плитке, словно искала среди линий и черточек способ заставить упрямца говорить. И тут она увидела тень, вытянувшуюся на полу. Кто-то входил в прачечную. Какой-то мужчина. Нет, парень. Мотоциклист.

Эмма вздрогнула, посмотрела на хозяина прачечной и заметила, что ему тоже страшно.

Эмилиано пересек маленькую комнату, переводя взгляд с банкноты на стойке на сингальца, с сингальца на Эмму:

— Дай ему еще пятьдесят.

Эмма не двигалась, окаменев от страха.

— Эмма? — осторожно позвала ее Лючия.

— Да-да, конечно.

Она снова открыла сумочку, потом кошелек, достала деньги и положила на стойку. Сингалец посмотрел на Эмилиано, словно спрашивая разрешения. Мотоциклист резко поднял голову, сощурив глаза в две узкие щелочки, в которых потерялись зрачки.

— Это булавка Малыша, — признался сингалец.

Эмма увидела, как резко дрогнул мускул на шее Эмилиано — там, где голая кожа оставалась незащищенной черной мотоциклетной броней. Голова тоже как-то нервно дернулась. Почти незаметно. Потом он взял себя в руки и посмотрел на сына сингальца:

— Какой милый малыш.

Эмилиано приласкал мальчика, и тот снова отчаянно зарыдал.

— Ш-ш-ш-ш, тихо, тихо. Будь умницей.

Эмилиано перевел взгляд с ребенка на сингальца и заговорил более низким голосом:

— Ш-ш-ш-ш, ну тихо, тихо. Ты тоже будь умницей. Будешь умницей?

Мужчина часто закивал головой, словно хотел сказать тысячу раз «да».

— Хорошо, — одобрил Эмилиано.

Потом резко повернулся, скрипнув сапогами. Едва коснулся взглядом Эммы, скользнул по веснушкам на ее скулах и чуть не потерял равновесие. Никто ничего не заметил. Эмилиано вышел из прачечной, не сказав больше ни слова.

— Ты куда? — за порогом его остановила Грета. — Что это значит? Кто такой Малыш?

Эмилиано резко одернул ее руку:

— Отстань, Грета.

— Отстану, если вернешь мне дневник.

Он ее даже не слушал.

— У нас уговор, — настаивала Грета.

— У нас с тобой?

Грета замерла.

— Я тебе пожимал руку?

— Нет.

— Значит, у нас с тобой нет никакого уговора.

Все правильно. Уговор был с Ансельмо, но Ансельмо здесь не было.