Ольга Шерстобитова - Полет ласточки

Риана

Прогулка в зимний лес ночью за хворостом — что может быть ужаснее этого наказания? Многое. Но легче от этого осознания не становится. Когда ты сирота, не имеющая ни кола, ни двора, и зависишь от тех, кто тебя приютил, пусть и не бескорыстно, выбирать не приходится.

Я наклонилась к засыпанной снегом земле. Растирая руки в тонких рукавицах, безуспешно попыталась их согреть. Луна спряталась за мохнатыми серыми тучами в самый неподходящий момент, и темнота липкой паутиной окутала со всех сторон. Мне чудилось, что за каждым сугробом, притаилось чудище. Корявые ветки тянулись, словно чьи-то скрюченные пальцы, которые вот-вот схватят и причинят боль. Коленки от этих мыслей слабели. Спрятаться бы, сбежать. Нельзя. Не наберу хвороста — сразу же окажусь на улице. И не одна. У меня еще Орас есть. О нем нужно заботиться. А трактир Барисы — единственный возможный для нас приют.

Я прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Нужно гнать от себя мысли-страшилки, которые упорно лезли в голову. Наклонилась и подобрала несколько веток. Отряхнула от снега, напоминающего манную крупу, сунула в холщовый мешок, воровато оглянулась.

Чернеющие стволы деревьев и снег, оседающий на ветках. Ничего и никого кругом. Тишина, которая пугала больше, чем обычные шорохи леса в любое время. Хоть бы ветер пробежался дыханием среди голых ветвей! Или какая-нибудь птица вспорхнула в глубине деревьев. Я была бы согласна даже на жуткий вой волков в непроходимой чаще. Пустые надежды.

Холод же сжимает в объятьях все сильнее, когда не двигаешься. Если бы не он, засомневалась бы, что в лесу нахожусь. Темно, тихо и страшно, как в глубокой яме. Я однажды провалилась в такую. И вспоминать не хочется, как тогда перепугалась. На память шрам остался на лодыжке.

Я вздохнула и снова принялась за дело, поминая недобрым словом Гженку, дочь трактирщика. Темноволосая, кареглазая, крепкая. К тому же с богатым приданным, она считалась завидной невестой. Если бы не мстительный злобный характер… Это благодаря ей я оказалась в лесу. Началось то все банально. Я, скрючившись в три погибели, мыла полы возле трактирной стойки. Гженка случайно дважды опрокинула ведро с грязной водой на мои ноги. Захмелевшие посетители смеялись над неумехой-поломойкой. Гженка ядовито улыбалась, позволяя красавцу-купцу Миразу, ее жениху, целовать ей ручки.

В четвертый раз поиздеваться решил Мираз. Только вода пролилась почему-то на Гженку. Случайно, разумеется. Что дальше? Визг, ругань и громадный силуэт Барисы, жены трактирщика, надо мной. Она заправляла здесь всем, отодвинув в сторону тихоню-мужа. Я не раз слышала историю о том, что трактир достался Барисе в наследство от бабки по материнской линии — властной, сварливой старухи. Карла с внучки потребовала взамен одного: выйти замуж. Выбор Барисы пал на Санора, шестого по старшинству в крестьянской семье. Бедный, как церковная мышь, привыкший к тому, что братья им помыкали, Санор не смел ни в чем перечить жене.

Я суетливо вытирала тряпкой расплескавшуюся воду. Объяснять, что я не причем, даже не пыталась. Все равно не поверят. Да и нет у меня такого права — оправдываться.

Дородная Бариса, затащив меня наверх в свою комнату, ругалась долго и со вкусом. В красках расписала неблагодарность за проявленные по отношению ко мне доброту и сострадание. Когда словесный поток иссяк, я сжалась, зная, что за ним последует. Удар. А потом еще один. И еще один. Только бы не закричать и не сдвинуться с места. Иначе только хуже сделаю.

Просто терпеть.

Почему? У меня нет выбора. Пять лет назад в Олений Рог, деревеньку, где я жила, пришла чума. Родители сгорели меньше, чем за неделю, оставив меня, двенадцатилетнюю девчонку, и Ораса, моего годовалого брата, одних. Почему мы с ним остались в живых — не знаю. Тогда полдеревни выкосило, прежде чем подоспели маги-целители. А в ночь, накануне их приезда, случился пожар. И к моему горю добавилось еще одно. Мы с братом лишились дома. Помню, как в одной белоснежной рубашке прижимала к себе испуганного мальчишку. Стояла и бессильно смотрела на желтые языки пламени, лижущие деревянные балки и крепления. Тогда я старалась не думать о том, чего лишилась за последние сутки. Страшнее смерти родителей и этого пожара было только одно: похоронить отца и мать, ушедших за грань вечером, я не успела. Мне в утешение не осталось даже могилы, чтобы было хоть иногда где-то поплакаться.