Мириам Дубини - Полет ласточки

— Шум на крыше. Иду проверить, — сказал охранник в рацию.

— Наверное, опять кошка, — ответила рация усталым карканьем.

Укрывшись в тени, Ансельмо видел, как охранник вышел на крышу и подошел к проржавевшему скелету:

— Да какая кошка, тут антенна грохнулась.

— Надо же. Прям-таки грохнулась.

— А то нет?

— Ну да…

— И че?

— Че?

— Че че?!

— А я знаю…

Охранники еще какое-то время обменивались односложным мычанием, потом вернулись к вопросу о кошке. Животина уже несколько месяцев сеяла хаос на крыше депо, но теперь хватит, надоело, надо уже попросить кого-нибудь что-нибудь с этим сделать. Они сами и не думали что-либо делать. Они были слишком заняты формулированием своих ругательств. Как многие жители Рима, эти двое были упрямо уверены в том, что изобретение оскорблений — честное, плодотворное и творческое занятие. Честное — потому что ругательство никогда не изливалось на кого-то одного, но вбирало в себя на равных правах как можно больше обитателей планеты. Плодотворное — потому что запас ругательств неисчерпаем, а любой римлян — неутолимый источник новых бранных слов, это знает каждый, кто хоть раз прокатился по улицам города на велосипеде. Творческое — по тем же самым причинам и еще потому, что требует много сил и времени, так много, что ни того ни другого на что-либо иное просто не остается. В том числе на проблему с кошкой.

Итак, во исполнение древнейшей традиции в этот вечер, как и во все прочие вечера, охранники почтили капитолийский обычай: начали с проклятий в адрес мэра, потом помянули всю мэрию, а за ней уже и правительство. Тут у них возник небольшой творческий кризис, но они вовремя вспомнили своего начальника, которому посвятили блестящие и неповторимые лингвистические изобретения. После чего подошли к классическому финалу: проклятиям в адрес болельщиков «Лацио». Как известно, болельщики именно этого клуба были повинны во всех бедах, сыпавшихся на головы болельщиков «Ромы», а также во многих других преступлениях космического масштаба, включая глобальное потепление, парниковый эффект, снегопад 2011 года и километровые пробки в дождливые дни. Впрочем, больше всех досталось все же коту, хозяином которого был не иначе как болельщик «Лацио».

У Ансельмо было достаточно времени, чтобы незаметно прокрасться вдоль стены и нырнуть в дверь. Он летел вниз по лестнице быстрее ветра, пока не добрался до второго этажа. Табличка на деревянной двери гласила, что за ней находится видеоархив. По воле случая, везения или общего запустения, царившего в депо, дверь оказалась открытой. Ансельмо вошел внутрь и снова оказался в темноте.

Шкафы поднимались до самого потолка. В воздухе висел затхлый запах давно забытых вещей. На полу окурки, по углам паутина. Если бы не запах, этот архив вполне мог сойти за его склад потерянных посланий. Только подойдя ближе к полкам, Ансельмо понял, что это место совсем не похоже на секретную комнату в веломастерской отца. Вместо пестрого хаоса писем, открыток, пакетов, конвертов — суровый строй черных коробок. Ансельмо коснулся рукой одной из полок. Железная. Холодная. Цифры, написанные от руки на белых этикетках, означали даты. Наспех приклеенные стикеры извещали о номере маршрута, на котором была сделана запись. При тусклом оранжевом свете уличного фонаря, заглядывавшего в широкое окно, Ансельмо пробежал глазами числа и буквы. И нашел то, что искал: маршрут 786 Трастевере — Редуцци. Мартовская коробка стояла выше, чем ему бы хотелось. Он не мог раскрыть свои светящиеся крылья: его бы заметили.

Но он увидел рядом коробку.

Подвинул ее к полке.

Взял запись за 23 марта, сунул ее в карман кожаной куртки, вернул коробку на место. Теперь надо выбираться.

Небо за стеклами смотрело вниз тысячью глаз. Он открыл окно и прыгнул в воздух, не думая больше ни о чем. Кто-то внизу что-то сказал, но он был уже далеко. Растаял в фиолетовых облаках.

Ее пустой дом никогда не был таким оживленным. Каждое слово Ансельмо, каждый его взгляд, мягкое прикосновение его губ ласкало стены, зачарованно двигалось вереницей по полу рядом с ее кроватью, забивалось в углы. Грета молча рассматривала все это, блуждая взглядом по вещам, раскиданным по комнате. Что подумал бы Ансельмо о беспорядке на ее письменном столе? О ее тряпичном белом волке, уснувшем на стуле? О комиксах на комоде? О настольной лампе в форме велосипеда? Она зажала в кулаке край одеяла в красно-синюю клетку и свернулась калачиком рядом с подушкой. Где он сейчас? Запах ветра и дороги. Грета закрыла глаза. Зазвонил телефон. Она вскочила, сев в кровати, как кукла на пружине, и нервно схватила трубку.