Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

— Очки — в первую очередь.

— И одежду. Не из Красного Креста и не джинсы мешком из «Гекоса», над которыми народ помирает со смеху. У нас будут настоящие джинсы, фирменные. И все новое.

А может быть, все и в самом деле так будет, подвернись только возможность. И подвернется, только не так скоро, как думает братишка. Надо иметь терпение. Весной я окончу школу, и тогда уж никто не будет мной командовать. Найду работу, найду жилье. Мамаша даже не заметит, что я исчезла. И Роберт будет жить со мной всю жизнь.

Беда только в том, что ему еще два года учиться, а я не могу все время быть с ним. Придется ему справляться самому, а то социальные службы поместят его в какую-нибудь чужую семью, неизвестно где… и мой мир рухнет. Ничего страшнее я и представить не могу.

— И все равно, если папа вернется, все будет лучше.

— Почему ты так думаешь?

— Мне так кажется, вот и все…

Я знаю этот его взгляд, словно погасили лампу, он уходит в свои мысли и исчезает куда-то — туда, где все именно так, как он мечтает.

— Я приведу его в школу, мы пойдем по коридору, и я покажу всех, каждого, кто нас с тобой мучает… нет, каждого не удастся, времени не хватит, только самых-самых гадов… и папа с ними разберется.

— И как же он с ними разберется?

— Никто даже и не посмеет слова сказать. Ты же знаешь, какой он бывает, когда разозлится. Идите сюда, сукины дети, скажет он им, и они поплетутся как миленькие. И мы так пойдем по всей школе, и он погонит их перед собой, как…

— А если появится кто-то из учителей?

— Он над ними только посмеется. Мой сын, скажет он, никогда больше не пойдет в ваш поганый класс для отсталых. Пошли вы все подальше, скажет он. Ноги нашей здесь больше не будет. И он погонит их на парковку и затолкает всех в свою машину, и мы поедем.

— Куда?

— В место, про которое никто не знает. Наше убежище. И он запрет их там. В погребе. Или побросает в пустой колодец. И они будут там валяться, связанные и в цепях, и мы с папой будем каждый день приходить и делать то, что они делали со мной.

Он замолчал и улыбнулся своим мыслям. Что-то новое — я такого никогда раньше не слышала. Оказывается, он мечтает отомстить.

Опять невесть откуда появилась норка. Вышла на пандус и улеглась — подсохнуть на солнышке. И все время косилась на нас, по крайней мере, мне так показалось. Прикольно. В рыбарне было тихо, но эти двое были там. Братья Томми, теперь я была совершенно уверена. Их тени в окне метались то туда, то сюда. Похоже, перетаскивали что-то.

Не знаю, почему я вдруг насторожилась. Как в фильме, когда прекращается фоновая музыка, на которую ты вроде бы и не обращаешь внимания. А может быть, только сейчас я начала осознавать, что произошло. Почему-то Герард решил, что я на них настучала, и начал грозить: не принесешь деньги вовремя, будет еще хуже. И я сама виновата — не надо было подкидывать ему эту мысль.

С Глюмстенсвеген послышался рокот школьного автобуса. Сейчас вывалится толпа гломменских, и кому-то может прийти в голову спуститься к причалу. Я встала — мне не хотелось никого видеть.

— Пошли, — сказала я брату. — Линяем…

На полу стояли два переполненных полиэтиленовых пакета с мусором. Третий упал, содержимое вывалилось на пол. Перед дверью в туалет наблевано. Красное вино, определила я, и что-то там она жрала. В доме тихо, дрыхнет, наверное, наверху. Не проснется, даже если гранату в окно бросить.

— Фу, как воняет, — сморщился брат.

— Я все уберу. Посмотри пока телик.

Он повесил куртку, обогнул лужу и скрылся в гостиной. На столе в кухне среди немытой посуды валялись две пустые бутылки «Парадора». [9] «Парадор» — дешевое испанское вино. Недопитый стакан вина, наполовину заполненный размокшими окурками. Грязная посуда навалена не только на столе — и в мойке, и даже на полу лежит тарелка, к ней что-то коричневое прилипло…

Я потерла нос белым перцем и достала из шкафа швабру, тряпки и все, что нужно для уборки…

Сколько же раз мне приходилось этим заниматься! Мне было шесть или семь, когда я впервые подтирала блевотину за взрослыми. В тот раз была папашина очередь, он устроил пьянку с корешами и какими-то незнакомыми бабами. Заблевали весь пол в ванной, но целые сутки никому и дела не было: заходили, писали, тетки пудрились, морщили носы, перешагивали вонючую лужу и возвращались в соседнюю комнату. Танцевали, пели, ссорились, даже дрались, засыпали… пока у меня не кончилось терпение и я не смыла все это прямо из душа. И все равно привыкнуть не могу. Прямо сознание теряю от вони. Этот трюк с белым перцем я придумала сама — помогает. Чихнешь пару раз, в ноздрях жжет, но запаха почти не чувствуешь.